Сильвия Аваллоне - Стальное лето
Нино набрался смелости и присел на скамейку рядом.
— Я же сказала тебе, оставь меня! — Франческа от злости даже ногой топнула.
Но Нино не ушел, он крепко обнял ее.
Франческа не сопротивлялась. Ей нравилось, что рядом с ней есть человек, готовый поддержать ее. Ей совсем не хотелось возвращаться домой, ей надоели Пьомбино и улица Сталинграда, но самое главное — ей был отвратителен отец, у которого теперь слюни текли изо рта.
Внезапно она отодвинулась от парня:
— Хватит, Нино.
— Но Франческа… Почему ты не хочешь быть со мной? Ведь все может быть так хорошо! — Нино не мог больше носить в себе это. — Я тебе по-всякому говорил, но ты не хочешь понять… Давай будем вместе!
В этот момент подошел автобус, и Франческа вскочила со скамейки.
— Ты не можешь так поступить со мной! — вскрикнул Нино, не отпуская ее. — Не уходи!
— Нино, — сказала она, уворачиваясь. — Пойми, Нино, мне не нравятся парни, я… не люблю мужчин.
Она прыгнула в автобус, двери тут же закрылись.
Слова Франчески оглушили Нино больше, чем удар дубиной по голове.
Анна в это время шла по площади Верди, не замечая ничего вокруг. Она свернула на улицу Петрарки и решительно зашагала в сторону дома. «Хватит! — повторяла она про себя. — Я брошу Маттиа. Какой же он придурок. Он все испортил!»
Она была в отчаянии. Ей никто не был нужен — только Франческа. Хватит притворяться: сейчас она придет домой и будет ждать ее на скамейке, где все еще можно прочесть надпись, сделанную печатными буквами. Анна и Франческа forever together. Они встретятся, и Франческа не сможет уклониться от разговора.
«Ну и что теперь? — скажет ей Анна. — Проблема в Маттиа? Он тебе поперек горла? Отлично, я брошу его».
Добравшись до площади Конституции, Анна заметила машину, стоявшую перед баром «Пингвин». Это был огромный «мерседес» класса Е, блестевший как стекло, с номерами Ливорно.
Черт, это же машина ее отца…
Анна застыла, потом заглянула в салон сквозь тонированные стекла. Внутри никого не было.
Но папаша где-то рядом — мигали аварийные огни.
Анна спряталась за колонной и стала ждать. Бред, конечно. Но, по крайней мере, папахен не в Бразилии и не в Санто-Доминго.
Через пять минут он появился. Это точно был он!
Артуро выходил из бара, как всегда подтянутый и немного исхудавший. В руках он что-то нес, какой-то пакет, и широко, во весь рот, улыбался.
Этот гад улыбается! Он с ноября не появлялся дома и преспокойно разъезжает по Пьомбино… И… из пакета выглядывала бутылка шампанского!
Сволочь, думала Анна, самая настоящая сволочь!
В этот миг ей хотелось подбежать к нему, взять за грудки и крикнуть:
— Почему ты не дома? Почему ты такое дерьмо?
Следом за Артуро из бара вышел другой мужчина. Оба были отлично одеты — в черных костюмах с легким блеском, белоснежных рубашках и черных очках.
Отец Анны сел в машину вместе с этим типом, и «мерседес» умчался.
У нее пересохло во рту, в глазах кружились искры. И она не выдержала.
Подбежав к телефону-автомату, она воткнула карточку и набрала номер Маттиа.
— Мой отец — полное дерьмо! — в слезах выкрикнула она.
Маттиа, прилично курнувший, ничего не мог понять.
— Маттиа! Я видела его! Ты не поверишь, он в Пьомбино. А на нас ему насрать… Мама в жизни не поверит, если я ей расскажу… Маттиа, что мне делать? — кричала Анна, колотя кулаком по стеклу телефонной кабинки.
32Ты помнишь, Кристиано? Помнишь ту зиму, когда снег выпал? Какой это был год — девяносто четвертый? девяносто пятый? «Вот дела! — сказал ты тогда. — Круть какая!» Сколько нам лет-то было? Пятнадцать или шестнадцать? Ты такой олух был. Снег хлопьями падал, а ты орал: «Кокс, кокс!» У нас обуви не было зимней, скользили все время по тротуару.
Снег. Кто ж его видел, снег этот? Мы кокаин только видели, а снег — никогда. Тут ты набрал горсть и этот снег прямо мне в нос сунул. Кричал еще: «Алессио круто! Алё, возьми снег, посмотри, что там внутри. Да не так, посмотри на снежинку!» — а я тебя слушал, но ни хрена не мог разобрать. «Да ты внимательней смотри, там знак, иероглиф». — «Не вижу». — «Да как же, это же символ Ильвы!»
Ты смотрел на меня под этим белым небом и улыбался загадочно. А вокруг все — дорога, двор, колонны бетонные — как будто притихло. Что это было, Кристиано? Шутка такая или что-то другое? Пляжи все белые были. Снег набивался в волосы и ресницы. А холодно не было. Все как будто из молока или из муки, все молчаливое, приглушенное. Как в другом мире…
Алессио стоял на заваленной болванками площадке заводского двора, держа в руках мобильник последней модели. Он снова вспоминал те далекие дни. Раньше завод назывался «Ильва». Это точно. И бабка его говорила «Ильва», и все старики, рожденные после 1918-го… Потом завод переименовали, его владельцы могли себе это позволить…
— Знаешь, что это значит? — спросила его однажды Элена, лежа рядом с ним среди плюшевых игрушек (они занимались любовью у нее в комнате). Спросила и рассмеялась — тогда она все время смеялась, лукаво и влюбленно, так смеяться умела только она. — Ильва, — смеялась она, полуголая, — это древнее название, так еще этруски называли Эльбу.
— Да ну? Выходит, рай и всякое дерьмо иногда одинаково называются, — удивился он тогда.
Прекрасное тело Элены казалось еще прекрасней на фоне его и загрубевшей, шероховатой кожи.
— А знаешь, как завод в самом-самом начале назывался? Ни за что не угадаешь! В 1865 году название было такое: Заводское объединение настойчивости.
Ого! Настойчивость… как в стихах Кардуччи.
В девяносто восьмом, когда Алессио устроился на работу, завод сменил название на «Луккини» — по фамилии владельца. Ну, хотя бы райский остров и это дерьмо теперь по-разному называются.
— Я тебя уверяю, что слово «сталь» других значений не имеет, я посмотрела. Сталь — это просто сплав, — сказала она, морща лоб.
— Да, я тоже смотрел в словаре. Сталь — это и есть сталь.
— Но вообще это история, Алесио. На Эльбе в древности были железные рудники. Все оттуда пошло…
Алессио держал в руке мобильник, солнце светило ему в лицо, и он понятия не имел, почему вдруг вспомнил все это.
Кристиано объяснял ему, как надо сохранять видео.
— Не ту кнопку жмешь, вот эту надо, — орал он. — Да не сейчас, потом! На нижнюю жми!
Алессио плохо разбирался во всех этих навороченных телефонах, с помощью которых можно было снимать видео и фотографировать.