Крис Манби - Лиза готова на все
Эрику было не до подробностей церемонии. По правде говоря, мне показалось, что он вообще ни разу не взглянул на жениха с невестой. Его взгляд был неотрывно устремлен на голубую шляпку на голове той самой пожилой дамы, которая с полным правом обходилась с ним, как с нашкодившим мальчишкой. Эрик, видимо, решил, что если долго и упорно смотреть ей в затылок, то рано или поздно она обернется. Но этого так и не произошло. По окончании церемонии бракосочетания миссис Эльспет Нордофф прошествовала по террасе вслед за молодыми, прикрываясь от Эрика своим спутником, как щитом. Она так и не взглянула в сторону сына, как он ни гипнотизировал ее.
Эрик уже собрался уходить.
– Все напрасно, – сказал он. – Дурацкая была затея.
Я попробовала его успокоить:
– Она оттает на приеме.
Вместе с остальными гостями мы прошли на террасу, туда, где подавали шампанское. С нами никто не заговорил, хотя несколько раз я замечала многозначительные взгляды. Бобби в какой-то момент улыбнулась Эрику безнадежной улыбкой, но в ней читалось: «И ты с ними заодно». Бобби стояла на почтительном расстоянии от мужа; правильнее было бы сказать, что отступи она еще хоть на шаг от него, и сплетен о скором разводе было бы уже не избежать.
Во время ужина мы с Эриком оказались за одним столом с коллегами Грега и Бобби, юристами. Один сел справа от меня, и мы немного поговорили. Ему хотелось знать, правда ли, что в Англии адвокатов называют «проститутками». Эрик же не утруждал себя беседой с соседкой слева. Вскоре юристы зацепились языками – у них было много профессиональных тем для обсуждения. Мы с Эриком оказались предоставлены сами себе.
После того как гости произнесли поздравительные речи, музыканты заиграли джаз. Жених с невестой подошли друг к другу и изобразили некое подобие вальса под звуки песни «Да не покинет нас любовь». Жених танцевал так, что отдавил невесте обе ноги, но, похоже, это не доставило ей особых неудобств: Бобби была в стельку пьяна. Шампанское в немалом количестве наложилось на сильный стресс, который ее семейка, как я предполагала, обеспечила невесте по полной программе.
Свидетели и свидетельницы быстренько последовали их примеру и тоже пошли танцевать. В своих апельсиново-желтых платьях, в диадемах, которые делали «Питера Блю» Мэри просто скромным украшением, подружки невесты были скорее похожи на гигантские воздушные шары, которые то пытаются взлететь, то снова с размаху бьются оземь. Танцплощадка вскоре стала напоминать площадку для игры в «нокаут». Было непонятно, пытаются юноши держаться рядом с девушками или все же им больше хочется избежать столкновения? Не помните, сколько там в этой игре получаешь очков за то, что столкнешь противника на землю или перекинешь через стол?
– Может, и нам надо потанцевать? – спросила я Эрика, когда юристы оставили нас за столиком одних, оживив танцы исполнением того, что они называли твистом.
– Я не танцую, – сказал Эрик. – А ты иди, если хочешь.
– Ну и как ты себе это представляешь? – спросила я. – Что я вот так просто выйду и закружусь одна, без партнера?
Эрик никак себе это не представлял, ему было плевать. Он мрачно смотрел в сторону матери, которая по-прежнему сидела на другом конце в окружении бабы-яги Кэтрин и других ведьм-кузин. Эрик говорил, у их семьи имеются норвежские корни. Охотно верю – его кузины были сущими троллями.
– Твоя кузина Хелена специально попросила пластического хирурга сделать ей нос, как у Майкла Джексона? – поинтересовалась я с улыбкой, надеясь подбодрить Эрика.
Он не слушал меня.
– Она ни слова мне не сказала.
Видимо, он мог говорить только о матери.
– Ей надо пообщаться со столькими людьми, – попробовала я оправдать ее.
– Мама меня ненавидит, – упорно повторил Эрик.
– Нет, ты не прав.
– Значит, она возненавидела тебя.
– Меня? – возмутилась я. – Меня-то за что? Что я ей сделала?
– Я думал, ты ей понравишься. Особенно то, что ты англичанка. Она без ума от вашей королевы.
– Может, тебе надо было сказать, что я – ее родственница, голубых кровей? – с сарказмом спросила я.
Эрик как-то странно то ли хмыкнул, то ли шмыгнул носом. Надеюсь, он не собирается плакать? О господи…
– А что ты проиграешь Эду, если нас не пригласят на День благодарения? – спросила я.
– Пикассо, только и всего.
– Что? Этого мерзкого павлина? Так стоит ли переживать?
– Не павлина, – вздохнул Эрик. – Набросок к «Гернике», тот, что висит у меня в ванной.
– У тебя в ванной висит настоящий Пикассо?
– Временно, пока я не решу, что делать со стенами в кабинете.
Мы говорили на разных языках.
– Послушай, ну и отдай ты ему Пикассо! Отыграешь его обратно как-нибудь в другой раз, когда вы снова поспорите, а?
– Да плевать я хотел на Пикассо, – сказал Эрик. – Мне и на машину, честно говоря, плевать. Но я не вынесу, если мама так и не заговорит со мной! Я думал, если она увидит меня… особенно, если она увидит меня здесь, с тобой…
Что мне было сказать? «Эрик, твоя мать не хочет принимать тебя таким, каков ты есть. Она плохой человек. Забудь, что она тебя родила и продолжай жить дальше и двигаться вперед»?
Это было то, что я на самом деле думала. Но Эрику я сказала совсем другое.
– Знаешь, что толку глазеть на нее с другого конца танцплощадки? Никто не поверит, что мы с тобой влюблены друг в друга, если ты будешь весь день таращиться только на свою мать. Попробуй сделать вид, что тебе хорошо со мной, что мы прекрасно проводим время вместе, и ты ее заинтригуешь: она не выдержит и подойдет.
– Ты думаешь?
– Женщины все такие, – уверенно заявила я.
– Ладно, – согласился Эрик, немного оживая. – Давай притворимся, что нам весело.
Он придвинул свой стул поближе к моему и, развернувшись ко мне, изобразил подобие улыбки, которая больше была похожа на оскал.
– Боже мой, Эрик, ты так улыбаешься? Это же кошмар.
– Как могу, так и улыбаюсь. По тебе тоже не скажешь, что ты всем довольна.
– Ты прав. Давай о чем-нибудь поговорим.
– О чем?
– Ну хорошо, давай делать так, как нас учили в драмшколе, если мы в массовке изображали беседу. Смотри, ты просто несколько раз повторяешь слово «абракадабра», а время от времени вставляешь «сы-ы-ыр» и улыбаешься. Понял?
Эрик фыркнул.
– Нам никто не поверит.
– Да это всяко лучше, чем то, как мы ведем себя сейчас. Люди думают, что мы ссоримся, а предполагается, что мы влюблены, у нас роман, который начался, между прочим, не так давно.
– Ладно, – вздохнул Эрик. – Абракадабра, абракадабра… абракадабра-дабра. Сы-ы-ыр!
– Баракада, баракада… карабада… ерунда.
– Ты о чем? – спросил Эрик.
