Татьяна Тронина - Страсти по рыжей фурии
– Нет пока, – рассеянно ответила я – Шурочка все не шла у меня из головы.
– Главную героиню, обаятельную и несчастную Жоан. Одобрямс?
– Нету слов...
Пьеса была из тех, какие всегда пользовались бешеным успехом у публики, – роковые страсти, любовь, слезы, война, смерть... Полуголодный спивающийся студент Литинститута и драматург, знакомый нашего режиссера, переложил для сцены роман Ремарка «Триумфальная арка». Кажется, этот роман уже ставили, но студент раздраконил такую драму, что просто кровь в жилах стыла.
– Вот ваша роль. – Режиссер сунул мне листы.
Первая читка не представляет собой ничего примечательного – актеры садятся за стол и читают свои роли вслух, пока только примеряясь к ним. Режиссер по ходу что-то придумывает, вносит изменения, сами играющие тоже не остаются в стороне...
– Любовь и месть! – морщась, сказал герой-любовник перед началом. – До чего эти немцы сентиментальны, хуже их только мексиканцы...
– Публика требует жестоких страстей, – лениво вставил кто-то. – У нас не Ленком, Сартра или Камю не потянем.
– Тихо, тихо, начинаем! – хлопнул в ладоши режиссер. – Прошу.
Ближе к вечеру у нас начало кое-что вырисовываться, но в самый неожиданный момент из-за кулис выскочила техничка и сказала, что меня срочно требуют к телефону.
– Срочно ли? – грозно вопросил режиссер. – Ладно, Танечка, идите, только не долго...
«Кто бы это мог быть и по какому поводу?» – гадала я, по театральным закоулкам добираясь до того места, где у нас находился телефон.
В небольшой служебной комнате – а именно там стоял телефон – было пусто. Эта была странная комната, до которой ремонт еще не добрался. На зеленой, засиженной мухами стене еще с советских времен висел портрет Карла Маркса – сначала с ним было лень возиться, потому что портрет был большой и висел высоко, а потом его оставили на том же месте сознательно, для прикола. Не знаю, почему я обращала внимание на такую чепуху... На столе, покрытом исцарапанным пластиком, лежала черная трубка.
Я поднесла ее к уху:
– Алло!
– Танита? – быстро произнес чей-то знакомый нервный голос. – Если помните, это Ковалев, начальник вашего мужа...
«Что за черт! – подумала я, сердце сжалось от нехорошего предчувствия, тем более что меня так легко, без всяких сомнений возвели в ранг жены. – Просто так начальство не звонит сожительницам своих подчиненных...»
Ковалева я смутно помнила – в прошлом году был новогодний банкет в ресторане для сотрудников фирмы и их родных и близких. Он заметил меня в толпе, подошел, чокнулся шампанским и произнес несколько прочувствованных фраз, что-то про веснушки, весеннее солнце, словом, какую-то обычную банальность...
– Я помню вас, Иван Иванович, – медленно сказала я. – Что-нибудь случилось?
– Вы только не пугайтесь, пока еще ничего определенного сказать нельзя... – нервно зачастил он. – С Дмитрием Игоревичем несчастье!
– Что?!
Ноги у меня вдруг задрожали, и я упала в старое дерматиновое кресло, в котором обычно сидел вахтер.
– Какое несчастье? – прошептала я, мучительно вглядываясь в портрет основоположника коммунизма, как будто именно с ним говорила в данный момент.
Бедный Луи, мои бедные бессловесные рыбки – они были первым предупреждением, недаром август плакал холодным дождем... Таинственный Некто сделал второй выпад!
– Какой-то негодяй напал на него прямо на ступенях нашего офиса, его увезли в Склиф... – выдохнул Ковалев. Я вдруг некстати вспомнила, что начальник Мити был низеньким плотным мужчиной с совершенно седой головой... Тогда, на банкете, в шикарном черном фраке, он был до неприличия похож на пингвина. – Еще кровь на асфальте не высохла! – испуганно выкрикнул Ковалев, но потом, видимо, вспомнил, с кем разговаривает, и сменил тон на более спокойный: – Извините, нервы... Поезжайте в больницу, я тоже скоро буду. Девяткин, мой заместитель, уже там, а здесь пока милиция, даю показания.
– Какой негодяй? – спросила я, с удивлением замечая, что черная телефонная трубка скользит у меня в ладони, норовя вот-вот выпасть. – Кто это был?
– Неизвестно. Возможно, какой-то псих, маньяк, безо всяких причин... он скрылся с места происшествия. Дмитрий Игоревич был без сознания, сообщить ничего не мог. Танечка, голубушка, не отчаивайтесь, медицина сейчас творит чудеса! У вашего мужа хорошая страховка, мы тоже всеми силами, чем возможно, поможем, ни перед чем не остановимся, генеральный уже дал указания... Скоро ваш муж уже плясать будет!
– Что он с ним сделал? – холодно спросила я.
– Ударил ножом. Танечка, голубушка...
Трубка вдруг все-таки выскользнула из моих рук и с глухим стуком ударилась о пластик стола. Бегущая за мной тень наконец догнала меня и накрыла своими крыльями, кто-то хрипло захохотал мне прямо в уши... «Никогда не поминай черта, а то он и в самом деле придет»...
– Раз, два, три... – посчитала я вслух, прижав пальцы к ледяным вискам. – Волноваться еще рано – раз, два, три... Мите нужна помощь. Я буду спокойной...
Через несколько минут я твердой походкой вышла из театра. Место было здесь заброшенное, пролетарское – надо было дойти до метро, чтобы поймать такси.
Я летела по липовой аллее и продолжала считать вполголоса. Больше всего я сейчас не хотела потерять контроль над собой, иначе ничем потом не смогла бы помочь Мите. Я была уверена, что мой бодрый вид положительно на него подействует – он зарядится моей энергией и выздоровеет гораздо быстрее. Я боялась, что истеричную и рыдающую особу к нему не пустят. Кроме того, тот, кто с тайным злорадством мог наблюдать за мной, еще больше обрадуется моему горю, уж этого я никак не могла допустить...
– Таня!
Я чуть не упала от неожиданного окрика – нервы мои были напряжены до предела. Между лип стоял Мельников и умоляюще смотрел на меня. «Наверное, целый день здесь проторчал», – мелькнуло у меня в голове.
– Сереженька, милый, мне сейчас некогда! – чуть не заплакав от досады, крикнула я на бегу.
Но он догнал меня в три прыжка и схватил за запястья.
– Сережа, очень некогда, у меня несчастье, – пробормотала я, подчиняясь только одной мысли, но ему, похоже, было на все наплевать.
– Мы должны поговорить...
– Сережа... – Тщетно я пыталась вырваться – он держал крепко, глядя на меня в упор своими непроницаемыми глазами, по которым ничего нельзя было понять.
– Теперь все будет так, как ты хочешь. Теперь только мы с тобой – и океан безбрежной любви, через который не переплыть и за целую жизнь...
– Помогите! – крикнула я. – Кто-нибудь, помогите!
Я болталась в его цепких объятиях, как рыбка на крючке, и думала только об одном – уходят драгоценные минуты, а я все еще не у Мити, который, может быть, уже пришел в себя и ждет меня, а я не могу отвязаться от этого болвана...
