Галина Артемьева - Пуговица
Но жить с этим было пока можно.
В чем-то она почувствовала себя даже свободнее.
На что-то открылись глаза.
Она теперь поняла, откуда взялась эта мамина нервозность, почему та с неохотой следит за собой, как получилось, что стала мама толстеть… Наверное, матери не хватало любви, внимания, ласки… Наверное…
Впрочем, пусть разбираются сами. Это их дела, их жизнь. Их выбор.
Натка вскоре тоже попробовала предаться плотским утехам. Она выбрала, осознанно и целенаправленно, вполне даже еще молодого, тридцати семи лет от роду, профессора, весьма популярного среди факультетских девиц. Девятнадцать лет разницы никакого значения не имели. Профессор отличался элегантностью, вальяжностью, моложавостью. С таким, как он, не стыдно было отправиться «и в пир, и в мир, и в добрые люди». Его, в принципе, можно было бы и замуж взять. Главное — как завлечь на начальном этапе.
Советоваться Натку не приучили. Она несколько дней прокручивала в голове разные варианты первых шагов. Остановилась на самом примитивном и грубом способе. Подошла после лекции, такая скромная, застенчивая, юная, беспомощная, и, заикаясь, попросила о двух-трех частных консультациях у нее на дому, так как некоторые вопросы ей не совсем понятны, а предмет кажется невероятно интересным. Тут же была обозначена цена — 500 долларов за часовое занятие, поскольку профессор, конечно же, не дает частных уроков и не должен размениваться на мелочи.
В порядке исключения лектор согласился. Наташин папа всегда говорил, что нет таких, кто бы не продавался. Весь вопрос в цене.
И точно!
В назначенный час отобранный для познания сексуальной жизни кандидат явился в Наткин уголок, который она, как в песне, убрала цветами. Он старательно отвечал на подготовленные студенткой пытливые вопросы. Потом получил конвертик, пересчитал купюры, согласился выпить чаю и, довольный, отбыл по месту своего жительства, назначив следующее занятие на послезавтра.
Встретившись в следующий раз, Натка конвертик вручила сразу, так как собиралась осуществлять задуманное, не отвлекаясь на теоретические отступления. Она не хотела, чтобы профессор чувствовал себя неловко после того, что между ними произойдет. Он же пришел с целью заработать… Вот пусть будет на этот счет спокоен. Конвертик при нем… Остальное — по ходу пьесы.
Она попросила его подождать минуточку.
— Конечно, конечно, — благодушно ответствовал ученый мужчина.
Ну, и через минуточку она перед ним явилась… «Как мимолетное виденье, как гений чистой красоты». А именно: совершенно обнаженная, в чем мать родила.
Профессор некоторое время смотрел на нее, как на статую в музее.
— Тебе сколько лет? — спросил он наконец.
— Восемнадцать с половиной, — ответствовала студентка.
— Покажи паспорт, — велел умудренный опытом лектор.
Натка с готовностью притащила паспорт. Все данные соответствовали.
— Как я вам? — спросила девушка, гордясь собой. — Гожусь?
— Очень, — оценил профессор, — очень годишься.
Он, казалось, все еще не верил происходящему.
«Ах, бедным богатым девушкам приходится все делать самим», — подумала Натка, взяла его руку и положила себе на голый живот.
Рука какое-то недолгое время так и касалась живота. А потом поднялась выше, к груди…
— Ты — чудо, — еще раз, более убежденно оценил Натку мужчина.
Она провела его в спальню, где и состоялся ее первый урок искусства любви.
Много шума из ничего — так про себя определила итоги занятия Натка. Ничего страшного, и ничего особенного.
Профессор еще несколько раз брал деньги за свои уроки. А потом перестал. Сказал, что у них начались отношения.
Вот что себе возомнил! Отношения какие-то!
Они встречались около года. Профессор довольно быстро сделал ей предложение руки и сердца. Объяснил, что впервые встретил девушку, которая от него ничего не ждет, не собирается сесть ему на шею, самодостаточна, привлекательна. Он даже хотел бы от нее детей — вот как!
Детей придумал! Конечно, он-то гулял на воле до тридцати семи, а ее в девятнадцать хочет охомутать.
Натка так и сказала, мол, не нагулялась еще. Не все еще про жизнь узнала и поняла. Детям пока еще рано от нее рождаться.
— А нагуляешься, будет поздно. И захочешь, а никто не позовет, — обиделся претендент на руку и сердце.
— Позовут, — беспечно отмахнулась Натка.
Да и сам профессоришка прекрасно сознавал, что позовут. Он уже был в курсе миллиардов ее папаши…
То ли от расстройства, то ли от обиды, он теперь каждую встречу заканчивал мрачным пророчеством, касавшимся ее будущего.
— Наступит, наступит такой момент, принцесса, когда и ты полюбишь, и тебя отвергнут, и слезами умоешься, и никто не пожалеет, — бормотал он вместо прощания в конце каждого их свидания.
Ну, достал! Уже невозможно стало все это терпеливо выслушивать.
— Давай прощаться, дядя Сережа! Сегодня был последний раз, — объявила она наконец.
Она уже давно называла его «дядя», чем приводила профессора в состояние исступления.
Но почему-то ей показалось, что после ее слов о последнем разе он вздохнул едва ли не с облегчением.
Ушел, не сказав ни единого слова. И словно закрылась одна, дочитанная до конца книга.
Какое-то время Ната жила совершенно одна и была счастлива. Ходила со знакомыми девчонками за шмотками, сидела в модных ресторанчиках, училась кое-как, хоть и скучно все это было смертельно…
А после дня рождения, после двадцатилетия ее, случилось… То самое, неожиданное…
Она как раз ехала в Москву от родителей. Там у них случился очередной конфликт. Обидно, что в ее присутствии. Они даже дочь свою беречь перестали. Цапались в открытую. В тот раз Натка была свидетелем развития сюжета от и до. Родители и в ее детстве, бывало, выясняли отношения. Но тогда мама начинала первая. Цеплялась к какой-нибудь мелочи, и пошло-поехало. Тем не менее отец старался как-то урегулировать конфликт. Сейчас все шло по другому сценарию. Отец холодно иронизировал, обидно, с долей злобы. Мать же изо всех сил держалась, стараясь не обращать внимания. Но он продолжал подначивать жену, выводить ее из себя. Он придирался ко всему: к платью, цвету волос, к еде…
В конце концов мама начинала рыдать. И отец, картинно делая вид, что плюет на все, вставал и уходил, говоря, что так жить дальше невозможно.
— У него кто-то есть, — повторяла мама, посвящавшая теперь Натку во все сложности их взаимоотношений. — Он того и гляди затеет развод.
— Не затеет, — утешала Натка.
Она-то знала, о чем говорила. Уйти от матери, возможно, и уйдет. Но развод не затеет. Зачем ему? Придется делиться… Время тратить. Не до того ему. Но матери надо бы начать что-то думать о собственной жизни. Нельзя же так, чтобы настроение человека полностью зависело от другого. Выглядело это именно так.
