София Чайка - Подумай дважды
- Чего тебе?
Кеша скользнул взглядом по ее фигуре и тихо спросил:
- Возможно, мы могли бы…
Он замолчал, будто сомневался в том, стоит ли продолжать. Серафима же хотела одного - поскорее избавиться от его настойчивого внимания.
- Что?
Она вдруг поняла, о чем пойдет речь, но хотела, чтобы Кеша сам это озвучил.
- …успокоить друг друга.
Сима ни мгновения не сомневалась, что больше не станет использовать водку и Грибова с этой целью.
- Нет, не могли бы. Ложись спать рядом с племянником.
- Он проспит еще, как минимум, два часа.
- Замечательно. Успеешь отдохнуть.
- Сим, но ведь были же у нас хорошие времена. К тому же официально мы еще не разведены.
- «Были», это ты правильно сформулировал. Не начиная снова, Кеша. Я уже все тебе сказала. Даже в чувствах к другому мужчине призналась.
- Все так. Но он ушел, а я – здесь.
- Это ничего не меняет.
- Ведь можно спать вместе и без любви. Как друзья.
Слова Грибова напомнили об его измене, хотя он, скорее всего, рассчитывал на другой эффект. В любом случае его авансы Симу не интересовали. Единственного мужчину, которого Сима желала, она выставила за дверь своего дома.
- Можно. Но я этого не хочу. Больше не хочу.
- Это твое окончательное решение?
- Бесповоротное. Кеша, не заставляй меня сожалеть о том, что я разрешила тебе остаться в моем доме на ночь.
- Ну что же, для разнообразия попытаюсь быть благородным. Ты ведь меня таким не считаешь, не так ли?
- Что ты хочешь услышать?
Разговаривая, они не сдвинулись с места. Еще совсем недавно Грибов мог войти в эту комнату, не спрашивая ее позволения, и получить то, за чем пришел, без уговоров и условий. Он сам поставил между ними преграды, а она не имела желания их преодолевать. И помогать в этом Кеше – тоже. Возможно, только сейчас он по-настоящему понял, что возврат к прежним отношениям невозможен, потому что сделал шаг назад и напряженно произнес:
- Спокойной ночи.
- Спасибо. И тебе того же.
Потянув на себя дверь, Грибов вдруг распахнул ее, чтобы добавить: «Я не хотел тебя обидеть», а потом снова закрыл.
«Никто никого не хотел обидеть», - мысленно добавила Сима.
Отец прилетел под утро чартерным рейсом.
Сима встрепенулась от настойчивого звонка в дверь и не сразу поняла, что происходит. Ей снился Бритт, и она сама, нагая и счастливая, в его объятиях. Сладкий, захватывающий сон, из тех, которые не хочется отпускать, в которые хочется верить.
Несколько мгновений понадобилось Симе на то, чтобы вспомнить события вчерашнего дня. Ей вернули дочь, но ушел ее любимый, точнее она сама его выгнала. Если бы Серафима так сильно не устала, расстроилась, обиделась, то ни за что не сказала бы Егору то, что сказала, но тут уж ничего нельзя поделать.
Серафиме пришлось выбросить Бритта из головы. В доме спали дети. Она же, как никто другой, знала, что Лаврентий Симаков отличался крайней нетерпеливостью в том, что касалось его прав, но не бизнеса. Когда дело доходило до денег, его способность брать противника или партнера измором казалась новичкам высшим пилотажем, достойным лучших игроков в покер или коварнейших из полководцев.
Она набросила халат и, на ходу завязывая пояс, отправилась открывать дверь.
Отец вошел с непроницаемым лицом и сигарой в зубах. Он снова закурил, и только это обстоятельство указывало на то, что Лаврентий нервничает.
- Держите осаду? – в его слегка хриплом голосе прозвучало что-то вроде насмешки.
Сима не удивилась и даже не обиделась. Она помнила все привычки отца наизусть и знала, что его бесполезно критиковать или пытаться переделать. Серафима плотнее закуталась в халат и кивнула.
- С приездом, папа.
- Сорвали старика со спокойного места.
Симаков сбросил на руки Серафиме неброский, консервативного покроя серый плащ с биркой «Hilton Vestimente» и, не снимая ботинок, похромал прямо в гостиную. Он плюхнулся на диван и подсунул к себе пепельницу. В доме никто не курил, но эта хрустальная вещица – далеко не изящная и не слишком дорогая - прописалась в этой комнате слишком давно, чтобы Сима решилась ее спрятать.
Как ни странно, она напоминала ей о детстве. Возможно потому, что именно в те редкие минуты, когда отец курил и смотрел телевизор, маленькая Серафима могла посидеть у него на коленях. Лишь когда она выросла, то поняла, что отец суров не только с ней. Сима не знала, как он обращался с мамой в уединении спальни, но на людях он никогда не демонстрировал своих чувств даже к ней. Симаков всегда оставался верным себе – суровый человек, принимавший решения согласно собственному представлению о хорошем и плохом, точнее целесообразном и неприемлемом.
Сима зажгла свет, устроилась в кресле, подогнув под себя ноги, и зевнула. Стрелки часов показывали пять утра.
- Колено лечишь?
- Ну их, этих шарлатанов. Только деньги тянут, словно шредер[5].
- В Баден-Баден ездил?
- Отдохнешь тут с вами. Что ты там наплела мне по телефону? Триллер, не иначе.
Сима не сомневалась, что отец все хорошо расслышал, но все же спросила:
- Повторить?
- Лучше налей мне коньяку.
Она молча принесла отцу бокал и снова села в кресло. В дверях появился Кеша, заспанный и хмурый, тихо поздоровался и привалился к косяку. Лаврентий бросил в его сторону короткий взгляд, выпил коньяк, поставил опустевший бокал на журнальный столик и недовольно крякнул.
- Привет, зятек. Помирились, что ли?
Кеша промолчал, поэтому отвечать пришлось Симе.
- Мы и не ссорились. Просто разошлись.
- Тогда, что он тут делает? Вспоминаете старые добрые времена?
- Я попросила его остаться. Для страховки. Он спит вместе с племянником в твоей комнате.
- А где прикажешь спать мне? В гостевой?
- Там – Марьяна.
- И сколько тут еще народу?
- Еще няня и девочки – Юля и… дочери Крамаря.
После этих слов в комнате повисла пауза, весьма похожая на затишье перед бурей. Лаврентий передвигал сигару из одного уголка рта в другой и смотрел в окно, где сизый рассвет знаменовал начало нового дня. Симе очень хотелось знать, какие мысли роятся в голове у отца, но она терпеливо ждала, ибо знала, что нахрапом Симакова не возьмешь.
Первым не выдержал Грибов.
- Так он сын вам или нет? - Лаврентий даже не моргнул, лишь сбросил пепел с кончика сигары. Казалось, что это не ему, а кому-то другому, сидящему в гостиной, Кеша адресовал свой вопрос. – Лаврентий Михайлович, вы должны нам сказать. Мы собирались звонить в милицию. Он украл нашу дочь – вашу внучку, между прочим.
В этот момент она почувствовала невольное уважение к мужу. Ни разу прежде она не слышала, чтобы он разговаривал со своим тестем в подобном тоне. Обычно его речь отличалась подобострастием, почти раболепием. А тут - глаза горят, брови нахмурены, слова так и чеканит. Возможно, когда-то он и превратится в знающего себе цену мужчину, который осчастливит какую-то женщину. Кто знает?
