Солнечный ветер (СИ) - Светлая Марина
И черт его знает, когда ей тоже это стало вновь необходимо. Этим вечером, когда Назар с Данилой попались на шалости с арбалетом, чем бесконечно ее умилили. Или много, много раньше.
— Еще раз поздравляю с выставкой. Доброй ночи, Милана, — будто ее уши набиты ватой, глухо расслышала она, в то время как ее глаза читали в его лице совсем другое. И это несоответствие заставило ее резко отстраниться и разжать пальцы, вынуждая и его ее отпустить.
— Доброй ночи, — не своим голосом, с трудом проговаривая слова, пробормотала она. И через секунду уже шуршала ключами в замке, всей спиной ощущая, что он не уходит. А потом, когда наконец справилась с механизмом, прошмыгнула в прихожую и быстро захлопнула дверь, прислонившись к ней, будто искала опору. И прижала ладони к щекам — те отчаянно горели, как если бы ее отхлестали по ним.
15
— Что с тобой происходит?
Вот. Прямо в лоб. Она сидит себе в кемпинговом кресле на лужайке, ловит лучи ласкового сентябрьского солнышка, пьет коктейль, жмурится, пытается ни о чем не думать, чему способствует гомон ребятни — Олекса разбил здесь целый парк развлечений с кучей аниматоров в честь дня рождения близняшек, который оказался отличной возможностью не оставаться наедине со своими мыслями и чувствами.
А он взял — и припечатал.
Возник из ниоткуда, она даже не видела, когда подошел со спины. И вывалил на нее свой вопрос, который, наверное, давно зрел в его голове. Странно, что так долго не спрашивал. Зная его, она была уверена, что все он уже заметил.
— Крошка, что с тобой, м-м? — прозвучало рядом, выдергивая ее из неги и безмыслия в шум, гомон и дурацкую музыку, под которую оттягивались детишки.
— А что со мной? — изобразив непонимание, уточнила Милана и распахнула глаза, увидев и усталость налитых солнцем деревьев, и обманчивую зелень травы, и неожиданно юную до рези в глазах синеву неба. Повернула голову и пробормотала: — Сижу, никого не трогаю.
— Да. Сидишь. Никого не трогаешь. В сторонке, — Олекса хмыкнул и бухнулся рядом задницей на газон, после чего поднял на нее глаза и добавил: — Я, конечно, не буду тебе пенять на то, что Брагинец в ее естественном состоянии сейчас зажигала бы в гуще событий, — он кивнул на толпу мелюзги и аниматоров, — но меня реально беспокоит то, что у тебя при этом выражение лица под названием «летели облака, летели далеко». Потому повторю вопрос: что с тобой происходит, крошка?
— То есть просто посидеть и помечтать мне нельзя, так? — усмехнулась она, оттягивая момент, когда понадобится отвечать. — Чем тебя облака не устраивают?
— Облака устраивают. А вот относительно предмета мечтаний имею сомнения. Милан, я тебя всю жизнь знаю, а такой видел раз и черте когда. Что этот придурок опять натворил, а?
Придурок натворил…
Ну да. Такое, что ни на какую голову не натянешь. А теперь она вот… творит.
Присутствие Назара заставляло ее острее чувствовать, что четырнадцать лет назад она была беззаботной девчонкой, которая впервые в жизни и так бесповоротно влюбилась.
Позавчера он ее поцеловал… и она пропала. Если бы он настоял на том, чтобы остаться — оставила бы, сдавшись сразу, едва почувствовала на своих губах его губы, о которых когда-то так сильно мечтала. И конечно, пришла в ужас, как только поняла это, оказавшись в своей комнате и в своей постели. Наедине с собой.
Милане так редко доводилось оставаться наедине с собой. Даже тогда, когда жила в Трали, и круг ее общения был очень небольшим. Но вокруг всегда находились люди — Даня, Олекса, потом Маруська, Зденка, Райан. Руководство агентства, агенты. Девочки-коллеги. Толпы лиц, связанных с ее работой. Но ей так редко удавалось вынырнуть из всей этой толпы и остаться одной, потому что не умела и не хотела рефлексировать. Довольно того, что когда-то с большим трудом научилась жить в новой реальности. Близкие не давали ей погрязнуть, они раз за разом вытаскивали ее, да она и сама понимала, что в жалость к себе и в беспомощность проваливаться ей нельзя — на руках у нее ребенок, которым нужно заниматься.
А теперь этот ребенок вырос. Уже почти совсем взрослый. И вот так, в тишине ночи она неожиданно осознала, что сейчас — и наступило то самое «наедине с собой», к которому она не стремилась. Оно давало возможность подумать. И задать себе вопрос, который просился уже давно: чего тебе надо, Милана? Чего ты хочешь для себя? Для себя, а не потому что надо растить Даньку, выполнять контракты и соответствовать созданному для общественности образу?
Назар, в отличие от нее, видимо, догадывался, чем угодить, чему она обрадуется, как внезапному лучику солнца в сером небе. Утром, не было и девяти, в дверь позвонили, но в кои-то веки привезли не букет цветов, которые уже непонятно было куда ставить. Курьер вручил Павлуше внушительный бумажный пакет с логотипом известного кловского ресторанчика. Эти пакеты распространяли по квартире слюновыделительные ароматы, и Милана, ведомая любопытством, сбежала вниз по лестнице в ночной рубашке и натягивая по пути халат, чтобы узнать, кого принесло и что происходит.
«О! Назар Иванович решил изменить стратегию!» — изрекла обрадованная Павлуша, а Милана вскинула брови и деловито уточнила:
«Какую еще стратегию?»
«Известно какую», — фыркнула домработница и продемонстрировала ей врученные курьером пакеты, в которые упаковали овсянку с голубикой и миндальными хлопьями, невероятно пахучую, еще теплую апельсиновую бриошь с паштетом и фисташками, а еще бутылочку лавандового молока. И смородиновый лимонад и панкейки с ягодами. Это Даньке, — догадалась Милана. Данька страшно любит оладьи.
«Записка есть?» — живо спросила она.
«Чего не заметила, того не заметила. По-моему, тут и без записки все понятно», — философски изрекла в ответ Павлуша.
«Лучше кофе сварите, с молоком», — хмыкнула Милана и сунула ей в руки бутылочку, которую, оказывается, сжимала в пальцах, пока Павлина распаковывала доставленные блюда.
Потом они с Данькой, подоспевшим как раз к кофе и несомненно восхищенным происходящим, довольно шустро позавтракали, она отвезла его в школу и сбежала на съемки… на весь день. До самого вечера. Не в том смысле, что съемки были весь день, а в том, что домой возвращаться она не хотела, точно зная, что там ее будет подстерегать Назар, а она все еще не понимает, почему так быстро капитулировала. Как такое могло случиться?
И вместе с тем безоговорочно принимала эту свою капитуляцию.
Вечером они все-таки пересеклись. Уже в дверях: она заходила, он уходил. Видела, что Шамрай хочет остаться. Сознавала, что можно, не поздно еще предложить ему чаю. И так и не сделала этого.
«Устала?» — спросил Назар, когда они замерли на пороге, носом к носу, под чутким Даниным наблюдением, подстрекаемые и одновременно с тем ограниченные его взглядом.
«Да, очень», — проговорила в ответ Милана.
«А я тебя ждал, ждал…»
«Мы ждали!» — подал голос их сын.
«Ну да, мы ждали…»
«Работы было много и… и попался совершенно бестолковый фотограф… кипишный такой», — словно оправдываясь, выдала она.
«Ладно… отдыхай», — ответил Назар. Они поменялись местами. Она ступила в квартиру. Он — за порог. А потом резко обернулся и поцеловал ее в щеку. Целомудренно так. И нежно. Обезоруживающе. И она снова растерялась, не понимая, что ей делать: и с собой, и с ним. Ясно ведь, что он хочет. Она — тоже. Но разве же это правильно? И сколько еще она сможет бегать, оттягивая принятие решения? Сегодня вот, снова получив поутру завтрак, она сбежала к Олексе.
Давно было запланировано, вписано в органайзер, подарок припасен, Назар предупрежден. А она все-таки удрала.
— Эй, не молчи! — донесся до нее голос друга. — Что, говорю, он натворил?
— Ну а чего вдруг сразу — натворил, — возразила Милана. — Ничего не натворил.
— Ага, ну то есть о ком ты там мечтаешь — я в принципе угадал, так?
— Не будь занудой. И вообще, иногда люди меняются.
