Гайя Колторти - Анатомия чувств
Вы смотрели на мигающую красную кнопку вызова, в надежде, что спасение вот-вот придет к вам под видом старинной кабины лифта. Дрожащими руками вы прижимали к груди скомканную одежду и даже не пытались одеться, пока звук поворачивающегося в замке ключа, а следом и дверной ручки, не заставил вас вздрогнуть. «Вот, — подумал ты, — сейчас мама увидит нас здесь, и все будет кончено». Сельваджа подскочила, ты это видел, и на лбу у нее проступили капельки холодного пота, прямо как у тебя. Вы задержали дыхание. В этот момент открылась дверь, но это была не дверь квартиры вашей матери, а офиса напротив. Из него вышел мужчина лет пятидесяти в комбинезоне, вероятно, маляр или электрик. Увидев двух полуголых подростков у шахты лифта, одного со следами засосов на шее и звериными царапинами на спине, другую — в кружевном комплекте, наличие которого могло с таким же успехом восприниматься как отсутствие, он замер. На что это было похоже?
— Добрый день, — поздоровался ты, раз уж тип в комбинезоне застыл на месте, пяля на вас глаза.
Вернее, пялился он на Сельваджу, и это тебе совсем не нравилось. Но мужчина сказал: «День добрый, детки» — и стал спускаться пешком без лишних разговоров. Через пару секунд лифт добрался наконец до вашего этажа, и вы успели скрыться в его недрах за какие-то два взмаха ресниц до того, как ваша мать и двое ее гостей вышли из квартиры. Вы даже слышали, как она посетовала на то, что теперь придется спускаться по лестнице. За небольшое время, бывшее в вашем распоряжении, вы как ошпаренные пытались натянуть на себя футболки, на замечая, что они вывернуты наизнанку, и путались в джинсах. Ты никак не мог влезть в них, пока не понял, что это джинсы Сельваджи. Обмениваясь шипящими фразами типа «Это мои, ты что, ослеп?» и «Дай, ты мне порвешь ее!», вы в конце концов приехали на первый этаж более-менее одетыми.
Двери лифта еще не успели открыться полностью, а вы уже бежали по улице, отчаянно ища первый попавшийся угол, где можно было бы спрятаться и перевести дух.
Наконец вы свернули в какой-то темный глухой переулок и прислонились спиной к шершавой стене, задыхаясь от бега и страха. Ты пытался втянуть воздух, подняв голову к небу, она — согнулась пополам, держась ладонями за колени.
Ее всегда ухоженные волосы были похожи теперь на клоунский парик, ожерелье запуталось на шее в причудливой арабеске, одежда была помята, и она никак не могла отдышаться, дрожа всем телом от избытка адреналина. И все же она была прекрасна, как всегда, даже больше, чем всегда. Тебе, в самом деле, не было важно, носит ли она жалкие рубища или фирменные вечерние платья, оборачивает ли вокруг шеи почтовый шпагат или надевает дорогие золотые украшения, ты любил бы ее все равно. Заметив, что ты наблюдаешь за ней, она выпрямилась и поднесла левую руку к груди, пытаясь нащупать и поправить ожерелье, потом стала приводить в порядок волосы, просто собрала их в хвост на затылке, пригладив немного пальцами челку. Ты улыбнулся ей, как бы говоря, что для тебя она была прекрасна во всех видах. В ответ Сельваджа приблизилась к тебе и попыталась расправить твои вихры. Потом она вытащила платок из сумки и вытерла пот с твоего лица и шеи.
Она подняла глаза, взгляды ваши встретились, вы долго смотрели друг на друга, понимая без слов. Вы почувствовали друг в друге панический страх. Вам было ясно, что с этого момента вам будет гораздо сложнее беспрепятственно оставаться наедине.
— Ты потеряла сережку, как жаль! — сказал ты, дотронувшись до мочки ее уха.
Она немного откинула голову.
— Ничего страшного, это были старые сережки. Черт, мы чуть было не попались.
— Да уж. А этот тип в комбинезоне, электрик или кто он там. Гигант мысли. Он и его невероятное «День добрый, детки». А?
Вы думали о вашем паническом бегстве и о том, сколько людей будет покатываться со смеху, слушая рассказ электрика о двух бессовестных полуголых школьниках у лифта. В этот момент ты услышал урчание у нее в животе и решил, что настало время позаботиться и о чреве:
— Уже два часа, и ты хочешь есть, милая. Пойдем, пообедаем где-нибудь?
52
В начале октября Сельваджа должна была участвовать в соревнованиях по художественной гимнастике среди школ Вероны и области. В спортсекции, куда она ходила, сразу обратили внимание на ее талант и уговорили записаться на участие в соревнованиях. Она, бедняжка, целыми неделями работала над музыкальной композицией «Маргарита» Риккардо Коччанте. Слишком крикливой, безумно разрушительной или просто безумно крикливой. В любом случае, поскольку она лично выбрала музыкальное сопровождение, после тринадцати лет занятий гимнастикой ей не занимать было опыта, чтобы потянуть такой кричаще-сложный опус.
Всю предшествующую соревнованиям неделю она только и делала, что тренировалась и говорила, говорила, говорила о па, которые составляли ее хореографию, об эмоциях, которые ее переполняли, и о том, как она хотела передать их в танце. А ты, будучи как никогда в упоении, стал ее самым заядлым фанатом и, чтобы не испортить себе сюрприз неожиданности, старался отворачиваться всякий раз, когда она показывала, даже схематично, то или иное па.
Соревнования должны были проходить во Дворце спорта Вероны, в шестнадцать часов по Гринвичу, но уже в два часа пополудни во дворец набилась уйма народу.
Сразу после обеда ты отвез Сельваджу в известный салон красоты, где ей должны были сделать идеальную прическу, чтобы волосы не мешали во время танца.
Когда Сельваджа вышла из этого храма эстетистов, парикмахеров и шампистов, у нее был более чем божественный вид. Ее волосы были собраны в идеальный шиньон и буквально напичканы микроскопическими и суперромантическими блестками. Тебе пришлось сдержаться и не позволить себе даже намек на комплимент, потому что она, и так уже на взводе, наверняка запротестовала бы, утверждая, что ты не видел ее в полном обличье.
Потом, à la maison[45], ты спешил загрузить ее вещи в багажник — она даже закрыла на замочек жесткий чехол, в котором хранился ее костюм, чтобы ни ты, ни мама не сунули туда свой любопытный нос! Отец сидел за рулем «ауди», готовый отправиться в любой момент, и с нотариальным нетерпением скрипел передачей заднего хода, принуждая всех немедленно садиться в машину, потому что, по его мнению, вы уже порядком опаздывали.
В пути мать стала яблоком раздора: слова отца о том, что она разоделась на обычный конкурс танца, как на премьеру в «Ла Скала», вызвали обиженную реакцию Сельваджи: «Папа, художественная гимнастика!» И, действительно, на матери было вечернее темное платье до колен, туфли на высоченном каблуке, черная сумочка, инкрустированная светоотражающими камешками, и шаль. Весьма подходящий прикид для пластмассовых кресел спортзала.
