Надеюсь, она не узнает (СИ) - Шнайдер Анна
83
Вера
Вечером, уже после Катиного отбоя, мне написали одновременно Хэнг и, как ни странно, Кир. Я начала с неприятного и сперва открыла сообщение почти бывшего мужа.
«Как ты, Верунь?»
Тихо хмыкнула. А ведь я никогда не говорила Киру, что меня раздражает обращение «Верунь»… Терпела, потому что не считала это важным. Какая разница, в самом деле? Ну да, никакой. Вот только что-то в этом всё равно есть — когда ты терпишь такие мелочи, потом начинаешь терпеть и нечто более глобальное… В итоге так и получилось, что я полгода жевала сопли вместо того, чтобы сразу всё прояснить.
Потому что привыкла терпеть. Привыкла не обращать внимания на собственные мысли и желания. Да, я не обращала внимания на себя, и Кир в итоге стал играть по этим правилам и задвинул меня на полку, чтобы не мешала получать удовольствие.
Больше я такой ошибки не совершу никогда в жизни!
«Нормально», — ответила я кратко, и Кир, прочитав мой ответ, сразу начал что-то печатать.
«Верунь, я с мамой сегодня говорил. И вот о чём подумал… Давай купим квартиру для вас с Катей? Независимо от того, что будет в итоге с нашим браком, она останется у тебя. И я готов выделять средства, чтобы ты не бежала на работу в ближайшее время. Отдашь Катю в садик с осени, как и хотела».
Я не удивилась ни капли. Что ж, это было ожидаемо — Кир теперь будет всячески строить из себя паиньку. Вот тебе квартира, вот тебе денежное содержание… Только прости и пусть всё будет как прежде.
«Кир, я всё равно хочу развод».
«Я дам тебе развод! Завтра же подадим заявление!» — быстро и покладисто согласился почти бывший муж. Кто бы сомневался… Кир теперь на всё будет соглашаться, стремясь показать мне, какой он молодец и насколько раскаивается.
Но не верю я ему. Не верю. Если я когда-нибудь дрогну и соглашусь на второй шанс для наших отношений, а потом вновь настанет тяжёлый период — родится второй ребёнок, или Катя начнёт чудить в подростковом возрасте… Кир ведь опять может пойти налево, желая расслабиться и отвлечься от проблем. А если у меня появятся проблемы со здоровьем, и я растолстею? Тут уж даже к гадалке не ходи — Кир возьмёт «лева руля».
Не хочу всю жизнь об этом думать. Сомневаться и проверять его переписки, искать доказательства возможного обмана. Не хочу!
А не хочу я, потому что…
«Давай я уточню кое-что, — напечатала я, решив, что это может помочь Кириллу смириться с ситуацией. — Знаешь, по какой причине я не призналась тебе сразу, как обнаружила твою переписку с Миленой и с Костей? Хотя причин было много, но одна всё же главная. Я ждала, что будет с моей любовью к тебе. Потому что под воздействием таких испытаний, особенно твоих жестоких слов обо мне, моя любовь либо должна была сильнее разгореться — когда понимаешь, что любишь человека несмотря ни на что и желаешь бороться за свою любовь дальше, — либо умереть. Моя любовь в итоге умерла, и как только я это осознала, то сразу и уехала. Поэтому, Кир, что бы ты ни делал — ничего не будет как прежде, в первую очередь потому, что я тебя больше не люблю».
Он молчал с полминуты, и я уже хотела открыть сообщение Хэнга, когда Кир всё-таки ответил:
«Зато моя любовь к тебе стала сильнее, Вер. Ты не хочешь бороться, но я хочу. И буду».
Мне хотелось — исключительно из вредности — напечатать: «С кем ты будешь бороться? С Костей — готов?», но я сдержалась.
Закрыла переписку с Киром и открыла диалог с Хэнгом.
Место и время… Завтра днём, пока Катя будет спать. И недалеко отсюда, десять минут на автобусе…
«Подходит?» — интересовался Хэнг, поставив подмигивающий смайлик, и моё сердце от волнения пропустило удар.
Завтра. Уже завтра. Завтра! А-а-а, может, лучше через недельку?
Ну уж нет, Вера. Хватит. Пора наконец посмотреть в глаза этому «повешенному» и, если у него действительно рыжие волосы, повесить его на самом деле…
«Подходит!»
84
Вера
Я стояла перед невысоким пятиэтажным зданием и переминалась с ноги на ногу, беспрерывно сглатывая от волнения, несмотря на то, что во рту было почти сухо.
На улице ощутимо потеплело, в воздухе вовсю ощущался аромат весны, и солнце не грело, а пекло макушку, оседая жаром на плечах — хотелось снять куртку, но я только размотала шарф и засунула его в карман. На нервной почве у меня даже зачесалась левая лопатка — именно там я сделала татуировку на прошлой неделе, — несмотря на то, что уже пару дней как я напрочь забыла о дискомфорте в этом месте. А теперь оно вдруг заныло и засвербело настолько, что я с трудом сдержала порыв запустить ладонь под платье и хорошенько потереть себе спину.
Нервы — зло. И чего я, спрашивается, нервничаю? Всё же хорошо. Катя спит под присмотром свёкра. С Киром я разобралась, мы разводимся, и без крыши над головой я вроде бы не останусь. Выгляжу я… можно сказать, хорошо. А с учётом того, как я выглядела ещё неделю назад, даже отлично! Правда, тёмно-синее вязаное платье, которое я выбрала для этой встречи, на мне слегка висело — пришлось сгладить впечатление, надев широкий пояс. Но получилось даже лучше, чем без пояса, хорошо подчеркнуло тонкую талию. На мне сейчас вообще всё висело, кроме нового платья, которое я надевала для итогового разговора с Киром, и в принципе я могла бы надеть сейчас и его… но не хотела. Слишком неприятными были ассоциации. Понятно, что платье ни при чём, но всё же.
А Хэнг… Чего из-за него нервничать? Кем бы он ни оказался, всё равно уже ничего не исправить. И если Хэнг — это Костя… то…
Ну, в любом случае для начала нужно будет выслушать его оправдания, если Вершинин вообще собирается оправдываться, а уж потом решать, убивать его или нет.
Я вздохнула и подняла глаза к небу, вглядываясь в светло-синий цвет, дарующий ощущение безмятежности. И бело-серые облака — густые, как кисель, — подсвеченные снизу уже начинающим потихоньку опускаться солнцем, из-за чего их края казались жёлтыми, — от них веяло равнодушной обречённостью.
Как ни странно, но мне вдруг стало легче дышать. Наверное, потому что я вдруг вспомнила: что бы ни случилось в этот вечер, но мир всё так же будет стоять на месте, солнце — всё так же садиться вечером и вставать по утрам, и у меня по-прежнему будет смысл жизни. Моя Катя. И, кем бы ни оказался Хэнг, через пару часов я вернусь к дочке. Сяду рядом, поцелую и обниму, почитаю ей книжку или поиграю с ней во что-нибудь. Это точно случится, и неважно, кто такой Хэнг.
Значит… идём. Навстречу правде. Какой бы она ни была.
На первом этаже пятиэтажки располагался какой-то камерный театр. Назывался он «Сундук», и именно его адрес написал мне Хэнг во вчерашнем сообщении, как выяснилось. Вот только на входе в театр — на железной двери с заклёпками на манер настоящего сундука — красовался листочек с расписанием, где явно указывалось, что в понедельник в театре выходной.
Я поднялась по ступенькам крыльца к двери театра, достала мобильный телефон и ещё раз вгляделась в сообщение. Хэнг написал в нём код от домофона, что находился рядом с дверью, но звонить в него отчего-то было слегка неловко. Я на всякий случай ещё раз проверила адрес, дабы убедиться, что я не ошиблась и именно это пятиэтажное здание мне и нужно, а потом всё-таки набрала код. Домофон тут же начал звенеть, да так истошно — словно дикий кот в поисках самки, — что я едва не подпрыгнула. Не ожидая настолько резкого звука, я сделала шаг назад, чуть не свалившись с крыльца, но тут звон стих, сменившись гудком, напоминающим автомобильный, и я поняла, что дверь открылась.
Медлить я на этот раз не стала — сразу вошла внутрь, оказавшись в небольшом фойе. Оно было таким же, как и в других театрах, только поменьше. А в целом то же самое — слева небольшой гардероб и дверь с надписью «WC», справа диванчики и пуфы, афиши и, по-видимому, что-то вроде администрации или кассы — небольшая стойка, за которой сейчас никто не сидел. Прямо — по-видимому, вход в зал: двустворчатая деревянная дверь, а над ней надпись на металлической пластине: «O tempora, o mores!»
