Счастливчики (ЛП) - Райз Тиффани
В ужасе она покачала головой.
— Кто отвез тебя к доктору Капелло?
— Он сам нашел меня, — сказал он. — Он искал таких детей, как я. Облажавшихся. Диких. Не поддающихся лечению. Детей, которые никому не нужны. Детей, по которым никто не станет скучать. Это был я. Я никому не был нужен. Когда мы встретились… знаешь, что он сказал?
— Нет, расскажи мне.
— Он сказал, что мне очень повезло, что он нашел меня, потому что он знает, как вылечить мою болезнь.
— Он сказал, что у тебя какая-то болезнь? — спросила Эллисон. — Тони, что за болезнь у тебя была, по словам доктора Капелло?
Антонио снова открыл глаза.
— Зло.
Эллисон отвела взгляд от широко раскрытых выжидающих глаз Антонио. Она знала, что именно это он собирался сказать. Возможно, она знала об этом еще до того, как приехала сюда. Может, она даже знала с того дня на пляже, когда доктор Капелло сказал, что надеется на тот день, когда можно будет излечить зло. Он говорил с такой убежденностью, убежденностью, граничащей с уверенностью. Он был уверен, что они смогут это сделать. Он был уверен, потому что уже сделал это.
Он уже сделал это.
С Антонио.
С Кендрой.
С Диконом.
С Торой.
С Оливером.
И Роландом.
— Почему ты плачешь? — спросил Антонио. — Ты не такая красивая, когда плачешь. Без обид.
Эллисон посмотрела на него и увидела слезы на его лице.
— Почему ты плачешь? — спросила она его.
— Потому что у меня болит голова.
— У тебя болит голова?
— Все время. — Лицо Антонио исказилось в явной агонии. — Ты погладишь меня по голове? Немного?
Его голос был таким умоляющим, а боль такой явной, что она потянулась к нему с состраданием. Антонио резко рванулся к ней. Кровать под ним покачнулась. Эллисон вскрикнула и подскочила на стуле. Ограничители удержали его, но она видела выражение животной ярости в его глазах, когда ее рука приблизилась к его голове. Та появилась в мгновение ока и мгновенно исчезла.
Антонио бился головой о подушку, из его глаз текли слезы.
— Мне очень жаль, — сказал он. — Прости, прости, прости… — Он повторил это дюжину, две дюжины, сто раз, и у Эллисон перехватило дыхание. Антонио не переставал извиняться, а она продолжала плакать. Она подошла к его больничной койке, обошла ее и встала у него за спиной. На этот раз, когда она протянула руку, чтобы коснуться его, он лежал неподвижно. Она провела пальцами по его взлохмаченным темным волосам, и он успокоился. Цепочка извинений прекратилась.
— Ты в порядке? — спросила она.
— Теперь ты больше никогда ко мне не придешь, — сказал он.
— Нет, я приду, обещаю. Ты просто немного напугал меня. Я не злюсь. Это не твоя вина.
— Иногда мне хочется умереть., - сказал он.
— Нет, не говори так, — сказала Эллисон. — Пожалуйста, не говори этого. Я так рада, что мы встретились, Антонио. Мне нравится с тобой разговаривать. И я действительно хочу увидеть тебя снова.
— Правда?
— Обещаю.
Его волосы были такими мягкими, а Антонио таким извиняющимся и беспомощным, что она должна была любить его. Она не могла не любить его. Для нее он был мальчиком с фотографии, восьмилетним ребенком в дурацкой шляпе-ведре, а не двадцативосьмилетним мужчиной, который вынужден день и ночь жить прикованным цепью в этом отеле, из которого он никогда не выйдет, никогда не уедет.
— Он должен был сделать меня хорошим, — сказал Антонио. — Он заставил меня пожалеть.
— О, Тони, — сказала она, плача вместе с ним. Его спина вздымалась от рыданий, и она потерла ее, как могла, пытаясь успокоить. Никто этого не заслужил. Ни один человек. Никто. Даже мальчик, который причинял детям такую боль, как он. Быть приговоренным к пожизненному заключению за преступления, совершенные в возрасте семи и восьми лет… быть в ловушке в этом месте на десятилетия без надежды когда-либо выбраться, когда-либо выздороветь… никаких посетителей и никого, кто мог бы прикоснуться к нему, кроме врачей, медсестер и санитаров. Никто этого не заслужил.
— Эллисон, — сказал он, впервые произнеся ее имя.
— Да?
— Нажми кнопку вызова.
— Что случилось?
— Нажимай. У меня сейчас будет припадок. Жми.
Она подбежала к двери и нажала кнопку вызова. Прошло не больше десяти секунд, хотя казалось, что прошла целая вечность. Эллисон стояла в углу комнаты, наблюдая, как спина Антонио поднимается с кровати, словно сцена из фильма об экзорцизме. Его лицо исказилось в агонии, и звук, сорвавшийся с его губ, больше напоминал звук раненого животного или испуганного ребенка. Она хотела помочь ему, но не знала, как. Две медсестры, мужчина и женщина, ворвались в палату и бросились к кровати. Один из них зажал в зубах Антонио капу.
Эллисон соскользнула по стене и села на пол.
И она вспомнила, что произошло в тот день.
Перед ней словно разыгрывалась сцена из фильма. Фильма ужасов. И в главной роли была она.
У Антонио случился припадок, и Эллисон вспомнила. Все происходило как в замедленной съемке, как будто пол был покрыт клеем, а воздух в комнате был густым, как патока. В конце концов она нашла опору, и вернулась к себе и в настоящее. Обе медсестры закончили с Антонио и теперь спокойно стояли у его постели, одна вытирала пот с его лица и шеи, а другая делала пометки в карте.
Женщина с картой повернулась к ней.
— Вы в порядке? — спросила медсестра.
— Все хорошо, — сказала Эллисон. Никогда в жизни она не чувствовала себя лучше.
— Мы дали ему еще одно успокоительное. Он очень скоро уснет.
— Мне нужно уйти? — спросила Эллисон, продолжая сидеть на холодном полу.
Медсестра пожала плечами.
— Часы посещения до шести. Можете остаться, если хотите. Но он будет спать.
— Все в порядке, — сказала Эллисон. Ее голос звучал по-другому, как будто он отделился от ее горла и говорил вне ее тела.
— Тише, Тони, — сказал санитар, похлопывая Антонио по руке. Он посмотрел на нее и нахмурился. — Вы родственница?
— Я его сестра, — сказала Эллисон.
— Вы никогда не бывали здесь раньше?
— Я и не знала, что он здесь.
— А, — сказал он. — Так бывает. Мне жаль.
Они оба ушли, и Эллисон заставила себя подняться. Она вернулась к кровати Антонио, где он лежал на боку в позе эмбриона, укрытый одеялом и все еще в кандалах. Его лицо было красным, а губы опухшими.
— Антонио? — тихо спросила она. — Тони?
— Ты все еще здесь? — спросил он.
— Да. Они сказали, что ты будешь спать.
Он кивнул.
— Ты хочешь, чтобы я осталась?
— Пожалуйста.
— Я останусь. — Она принесла из ванной полотенце и смочила его холодной водой. Прижав то к его лицу, он выдохнул с явным облегчением.
— Я люблю тебя, — сказал он.
— Могу я лечь с тобой? — спросила она.
— Боже, да.
Эллисон осторожно забралась к нему на больничную койку, прижалась сзади и как можно нежнее положила руку ему на бок.
— Ты пахнешь океаном, — сказал он. — И раем.
Она улыбнулась.
— А чем пахнет рай?
— Он пахнет… — Он широко зевнул, и она тоже. — Он пахнет девушкой, которая целует тебя.
Эллисон поняла намек. Она наклонилась и поцеловала его в висок, прежде чем снова прижаться к нему.
— Эллисон? — Голос у него был уже полусонный.
— Да, Антонио? — спросила она.
— Если бы меня не накачали успокоительными, у меня был бы стояк.
— Приму это как комплимент, — сказала она.
— Хотя сиськи могли бы быть и побольше.
— Это правда, — сказала она. — Могли быть и побольше.
— Ты придешь ко мне снова? — спросил он.
— Да, приду, — сказала она, и это обещание она точно собиралась сдержать. — Кстати, ты был прав.
— Насчет чего? — спросил Антонио. Его голос звучал так устало, что ей стало интересно, понимает ли он, что говорит.
— Доктор Капелло действительно что-то сделал со мной в том доме.
— А, — сказал Антонио. — Я же тебе говорил.
