Алина Знаменская - Прогулка под луной
Денис молчал, глядя мимо милиционера, в коридор. Руки его, собранные в один побелевший от напряжения кулак, лежали на коленях.
— Ну-ну, — почти обрадовался милиционер, — уже теплее! А девочка, что же, хотела поехать с вами в Москву?
Маша растерялась. Это они не обсуждали. Но сказать с уверенностью «нет» тоже нельзя. Кто знает, что у ребенка на уме?
— Мы об этом не говорили.
— Видите ли, — милиционер посмотрел на девушку с сочувствием, — одно дело: девочка хотела, чтобы вы остались здесь. Другое — она хотела поехать с вами. В этом случае она могла отправиться на вокзал, забраться в любой проходящий товарняк…
Милиционер осекся, поймав угрюмый взгляд Зверева, и добавил, словно оправдываясь:
— Таких случаев сколько угодно. Линейная милиция этим занимается. Ну а если… кстати, она не могла пойти на озеро? Она плавать умеет?
Зверев резко поднялся и отошел к окну.
Его и без того бледное лицо приобрело оттенок свежепокрашенной оконной рамы. Маша, не спуская с него глаз, торопливо заговорила. Она постаралась придать своему голосу как можно больше уверенности:
— Это исключено. С ней была собака. Если бы случилось что-то непоправимое — собака уже прибежала бы.
— Собака? — Милиционер побарабанил пальцами по столу. — Существенная деталь. Какая порода?
— Боксер. Самка-боксер с вмятиной на лбу. Светло-коричневый окрас.
— Ну вот! А вы расстраиваетесь. Девочка с собакой, ничего страшного с ними не случится. Боксер — зверь. Она за ребенка глотку перегрызет.
Маша впервые с благодарностью посмотрела на розовощекого участкового. Тот, оглянувшись на Зверева, продолжил:
— Деньги у девочки были?
Денис оглянулся и посмотрел на Машу.
— Я не давала.
— У меня она тоже не спрашивала, — подал голос Денис.
— Вот видите! — воскликнул участковый. — Голод — не тетка, проголодаются — придут.
— Ты так думаешь, Миша? — с надеждой в голосе спросила Инна.
— Обязательно. Дети… У них так. Чувство протеста. «Не делаете по-моему, так нате вам, уйду от вас». Так что нам сегодня главное — ждать. Не дергаться, не пороть горячку, ждать. У вас фотографии не найдется?
Маша огорченно покачала головой. Все фотографии остались в Москве.
Зверев торопливо вышел из комнаты и через минуту вернулся с пачкой фотографий. Это были те самые, в лесу, с белками. Маша взяла в руки снимки — яркие, в солнечных пятнах. От них так и повеяло радостью и красотой того дня. И когда это Денис успел напечатать? Вот Маша с белкой на руке, хохочет. Зверев с дочерью вдвоем. Маша и Алька в обнимку с собакой.
Милиционер выбрал снимок, где Алька с Шейлой вдвоем, и сунул в карман рубашки.
— Дело мы пока заводить не будем, — пояснил он. — Официально дело заводят, если человека нет дома четыре дня. Но искать будем потихонечку. Не переживайте.
— То есть как — потихонечку? — Зверев был готов взорваться. — Пропал ребенок! А вы — потихонечку. Нет уж, давайте как следует искать. Вы местный, подскажите, где искать. Я этих мест ни черта не знаю. Где она может быть? Где?!
— Вы, папаша, зря так, в самом деле. У нас тут народ не злой, отзывчивый. К любому заходи — приютят на ночь, тем более ребенка. Она могла насочинять, что ходила за ягодами, заблудилась. Дрыхнет где-нибудь в деревне, у бабульки на печке.
— Может быть, объездить соседние деревни? — предложила Маша.
— Это лишнее. Во все соседние деревни я позвоню и все выясню, — пообещал участковый, — здесь у меня кругом свояки. Вы же не местные, вам могут и не сказать. Мало ли зачем вы ребенка ищете.
— Да, вы правы. — Зверев прошелся по комнате.
— Мы поищем в лесу, — нашлась Маша, — у нас с ней много было любимых мест. А вдруг?
— Вот это можно, — разрешил милиционер. — Только сами смотрите не заблудитесь. У нас сплошной лес. Места-то заповедные. И вот еще: дома чтобы кто-нибудь был. Я буду звонить.
— Я никуда не уйду, — отозвалась из спальни Инна. Дети проснулись, и из комнаты доносилась их утренняя возня.
Милиционер поднялся, собираясь уходить.
— Ну, я не прощаюсь, зайду после обеда. Не падайте духом.
И бодро зашагал по коридору. Маша покосилась на Дениса. Он стоял, отвернувшись к окну. Его поникшая спина говорила красноречивее всяких слов. Он не стал говорить участковому о случившемся с Алькой в Москве, и она поняла его и тоже не обмолвилась ни словом. Пока не время.
— Я схожу переоденусь, и мы пойдем. Хорошо? Денис кивнул не оборачиваясь.
Маша вбежала в мансарду, вытащила из сумки спортивные брюки, футболку и кинула на кровать. Стала снимать халат — из кармана выпала обезьянка.
Маша подняла ее — сердце екнуло: из кармашка цветастого фартучка торчала записка!
Конечно же! Не зря Алька держала обезьянку у себя до самого Машиного отъезда, а потом второпях сунула в карман сумки… Маша торопливо развернула тетрадный листок в клеточку. Таким родным корявым почерком было выведено: «Маше». Внизу столбиком были написаны стихи.
Не о том, не о томНочью окна молчат пусто…Не о том, не о томНочью птицы кричат грустно…Я к тому, что звездаВ этом небе зажглась утром,Я не знаю другой,Синеглазой такой, мудрой!Только ты не устань.Не умри!Не растай!Не исчезни!С неба не упади,Мне в ладонь посвети,А если…Если ты упадешь,Мне глаза обожжешь светом.Впрочем, можешь упасть!Только сердце мое — следом…
Внизу стояла подпись: «Аля Дедюш. Июнь. Поселок Лесной».
Маша вскочила, потом снова плюхнулась на кровать. В висках стучало, слезы катились, то и дело попадая в рот. Она натянула брюки, футболку, снова схватила листок. Строчки прыгали перед глазами, как блохи. Значит, все-таки она убежала из-за Маши… Куда?
Девушка уставилась на Алькину пустую кровать. Господи, что она скажет Звереву? Денис сам пришел за Машей. Увидел ее, заплаканную, с листком в руке, подошел. Прочитал стихи.
— Слушайте! Если исходить из этой записки… она по крайней мере убежала сама! А?
Маша кивнула, улыбаясь сквозь слезы.
— Ну так идемте скорее, там Никита ждет.
Они побывали везде: на озере, в дубовой роще, в сосновом лесу, наконец добрались до сторожки лесника — безрезультатно. Никаких следов.
Вернулись к вечеру — подавленные, уставшие, опустошенные.
— Миша приезжал. Пока ничего, — виновато встретила их Инночка.
За столом сидели, давясь ужином. Вкуснейшие Минины котлеты не лезли в горло. Все поняли, что предстоит еще одна ночь неизвестности.
Маша добрела до бани. Вылила на себя ведро теплой воды, подержала в тазу ноги. Ступни горели.
Накинула махровый халат и поднялась наверх.
Пустая мансарда хмуро уставилась на нее всеми предметами. Алькины вещи: майка, халатик, кроссовки, полосатый тигренок, бинокль… Ее листки со стихами и рисунками, разбросанные на подоконнике как попало, — все это казалось Маше беспощадным укором.
