Елена Лобанова - Из жизни читательницы
А может быть, наша жизнь вообще никогда не существовала? Может, все это я просто придумала?
И вот ее образ больше не реет в недостижимой высоте надо мной. Ее имя больше не звенит нежно и тонко. Я освободился от наваждения — теперь уже в принципе не так важно, по собственной воле или по воле обстоятельств. Я освободился. Иногда я вспоминаю самого себя, каким я был, и искренне удивляюсь. Нет, я не стыжусь ни своих мыслей, ни стихов, ни нескладных попыток приблизиться к ней. Просто я все отчетливее понимаю, что был сумасшедшим, одержимым, каким-то заколдованным или заговоренным — если только эти слова вообще что-нибудь означают. Хотя и смешно: кому бы, спрашивается, понадобилось колдовать, заговаривать меня?
А иногда приходит в голову: может быть, наоборот, та любовь имела какой-то тайный смысл в моей жизни? Может, я просто не понял, в чем он, этот смысл? Может, отказавшись от нее, от борьбы за нее, я отказался от какой-то части самого себя?
Впрочем, такие мысли посещают меня нечасто. Просто нет времени размышлять о прошлом. Вернее, пришла пора конкретно подумать о будущем: какие перспективы оно сулит, на что я способен, чего в состоянии достичь через десять, двадцать лет?
Хотя иногда кажется: теперь в общем-то все равно…
Родители не то спорили, не то ругались.
— Да в каком же шестьдесят втором? — возмущалась мама. — Если Мариша родилась в шестьдесят первом! До шестьдесят четвертого вообще на море не ездили.
— Разве до шестьдесят четвертого? — неуверенно переспросил папа.
— Здра-а-сьте! — вскричала мама в крайнем раздражении. — А как потом приехали по привычке с вещами по старому адресу, а у Аркадия квартира другая, — тоже не помнишь?
Так странно было, что люди искренне переживают, раздражаются и чуть ли не ссорятся из-за какой-то ерунды. Тем более люди в возрасте моих родителей.
Я вышла в зал и некоторое время рассматривала их. Бывает, что близкие люди вдруг открываются тебе совершенно в новом свете. Папа, в новой клетчатой рубашке с распахнутым воротом, сидел на диване. Выражение лица у него было обескураженное и, как ни странно, — молодое, даже юное. Мама перед зеркалом накручивала на бигуди прядь волос. При этом она попеременно бросала то придирчивый взгляд на свое отражение, то насмешливый — в сторону папы. Мне стало немного завидно, как ребенку, наблюдающему за игрой других детей — игрой непонятной, но увлекательной.
— Что это за Аркадий? — поинтересовалась я.
— О-о, Аркадий… — вздохнул папа. — Настоящий товарищ. Душа человек! Жаль, пожить не довелось… Такие люди долго не живут.
— Благодаря ему мы провели незабываемый месяц у моря! — добавила мама и тоже вздохнула. — Адлер! Бархатный сезон! Отмечали годовщину свадьбы…
Затертые клише обретали в их устах искренность и словно бы даже свежесть.
— А познакомились как интересно! — погрузился в воспоминания папа. — В курортном управлении! Приехали в разгар сезона, народу как сельдей в бочке! А у нас курсовки на руках, а жить негде, представляешь? Полдня искали квартиру, еще полдня бегали по всем инстанциям. Уже думали на вокзале ночевать! И вдруг очередной чиновник — мы уже раз десятый все рассказываем, не меньше — спокойно так говорит: «Однокомнатная секция устроит?» — и протягивает какие-то ключи! Мы сначала от счастья онемели, потом спрашиваем: «А что это за квартира, где, чья?» А он: «Моя. Сейчас сам вас туда и отвезу. А мы с женой как раз в отпуск уезжаем…»
— В кухне оказалась теплая вода! — мечтательно дополнила мама. — А лоджия?! Ты на ней спал. Помнишь? Где-то еще фотография валялась…
— И вам все это доверили? Незнакомым людям! — удивилась я.
— Аркадий!.. — было мне кратким ответом.
В этом семейном предании чувствовалось что-то от моих сказок в дневнике несбывшегося. Что-то от золушек, принцев и миллиона алых роз.
Что ж! Приятно, что хоть для кого-то сказки сбываются…
Очередь была огромнейшая — практически уже не очередь, а бесформенная толпа во всех коридорах и даже на ступеньках. Ясно было, что достояться до окошечка сегодня большинству не светит. Зачем мама послала сюда с документами меня? Всегда ведь сама прекрасно решала все квартирно-коммунальные дела! Изредка в толпе мелькали знакомые лица, но вид у всех был такой неприветливый, что как-то не тянуло никого окликнуть, а тем более вступить в разговор.
Вдруг пронесся слух, что основную часть коммунальных отделов перенесли в другое здание. Народ, толкаясь, с шумом хлынул вниз по ступенькам, и в считанные минуты коридоры опустели. Осталось лишь несколько замешкавшихся и растерянных человек, и я среди них. Надо было обратиться к кому-то, разузнать конкретно: куда именно относятся мои документы? Но и последние из оставшихся уже недовольно разбредались. Слышались обрывки фраз: «Аварийный дом», «Может обвалиться стенка», «Суд решит…». Я с тревогой всматривалась в опустевшую темноту коридоров и тоже отступала к выходу, на крыльцо.
В это время несколько человек приблизились к ступенькам и стали подниматься навстречу. Мужчина впереди — по-видимому, главный в этой группе — остановился посреди лестницы и объявил, обращаясь непонятно к кому: «Очень скоро здесь откроется новый театр! Роли в первом спектакле будут поручены…» — и не спеша огляделся вокруг. К нему подошли молодая девушка, мужчина, какие-то подростки. И еще другие люди потянулись со всех сторон. «А вы?» — внезапно ткнул он в меня пальцем. «Я? Что же я… не специалист… и мне уже знаете сколько…» — забормотала я растерянно. Люди сомкнулись вокруг и слушали меня завистливо и недоверчиво. Да и сама я уже поняла, что лгу — на самом деле мне смертельно хочется выйти на сцену!
«Когда сидишь в зрительном зале, становится ясно, что жизнь не удалась!» — назидательно промолвил главный и отправился дальше вверх. Но все-таки на секунду приостановился и бросил через плечо: «Дайте ей роль…» «Какую? Какую?!» — в восторге закричала я вслед, не расслышав. Он повторил погромче, но тут — что за несчастье! — я мгновенно забыла это слово, словно его резинкой стерли из памяти. Смутно мерещилось лишь, что роль эта — не человека, а разумного зверька вроде Микки-Мауса или Винни-Пуха. И еще было понятно, что зверек этот обитает в пьесе на равных правах с людьми, свободно общается с ними и активно участвует в действии. Да, собственно говоря, эта роль была практически из главных!
Мне захотелось тут же поделиться радостью с родителями. Задыхаясь, я побежала вниз по лестнице…
Проснувшись, долго не могла отдышаться. Душа медленно остывала от взрыва разочарования. Видно, поздно, значит, мне браться за главные роли! Никакой главный режиссер никуда меня не утвердит! Возвращение в действительность напоминало ощущение в затекшей ноге, после того как ее распрямишь.
