Лариса Кондрашова - Формула неверности
Таня присела на плетеный стул — они с Ленькой в свой самый первый год купили такой набор — стол и четыре стула — нарочно для веранды, или лоджии, как он говорил, но плетенка им так и не понадобилась.
А почему ей не пришла в голову мысль, просто быть к своим близким добрее? Почему раньше все вопросы она могла обсуждать с сестрой, независимо от того, кого они касались, а теперь не нашла ничего лучшего, как устроить скандал и хлопнуть дверью? Вернее, хлопнуть рюмку. Правильнее всего, пойти к Маше и спокойно с ней обо всем поговорить.
Таня уже потянулась к веревке, чтобы повесить последние две наволочки, как услышала там же, на Машиной половине, до боли знакомый голос:
— Эй, хозяйка, есть в доме кто-нибудь?
Глава восемнадцатая
Михаил. Этот что здесь делает? Неужели и с ним у Маши что-то было? Таня на мгновение будто превратилась в соляной столп. А что, если тогда с ним было ЭТО именно с Машей? Та измена, из-за которой у них распалась семья. И вовсе не с тренером по имени Наташа.
— Я здесь, — откликнулась снизу Маша. — Подожди, сейчас поднимусь.
Некоторое время с веранды не доносилось никаких звуков, кроме стука отодвигаемого стула. Видимо, Мишка присел у стола.
— Здравствуй, Мишенька, как это я тебя не углядела? Снесла вниз посуду, да у мойки и стояла. Задумалась, наверное.
— А я промчался сразу наверх. Отчего-то решил, что раз такое шикарное утро, а входная дверь открыта настежь, значит, хозяйка чаевничает.
«Чаевничает». У них с Мишкой даже лексикон общий — Леня так никогда не говорит. Он приговаривает: «Чай не водка, много не выпьешь». И предпочитает кофе.
— Тебе повезло, мы уже собрались со Светой уходить, — сказала Маша. — Но потом… кое-что меня задержало.
— Выходит, я не вовремя.
— Нет, Миша, такой гость, как ты, дорогого стоит. Тем более что Света все равно ушла.
— Ты как будто расстроена чем-то?
— Да не обращай внимания! Мелкие неприятности, у кого их нет?
— И правда, если не считать крупных. Знаешь, я уже к вашему кварталу подъезжал, увидел толпу народа — какой-то мужик, говорят, под машину попал. Я отчего-то всегда думал, будто это только со стариками случается. И то недисциплинированными. Всю жизнь перебегали дорогу, не обращая внимания на светофоры, а в старости былой резвости уже нет, вот машина их и настигает…
— Мужчина — молодой?
— Честно говоря, я не стал подходить смотреть. Мне трупов и на работе хватает. Там уже и «скорая» подъехала, и милиция, вряд ли я чем-нибудь смог бы помочь. Вроде водитель нетрезвый. И где это люди с утра набраться успевают?
— Ну, было бы желание. Если ты к толпе не подходил, откуда узнал?
— Две женщины болтали, пока я ждал светофора, чтобы свернуть к вашему дому. Он, видимо, на стоянке машину оставил, а она как раз через дорогу. Его о рекламный щит шарахнуло — в лепешку!.. Что это я разболтался. Или у тебя, как у врача, мало в жизни таких впечатлений?
— Хоть я и не хирург, но тоже хватало. Сейчас вот в клинике работаю, так вроде поменьше травм и смертей вижу. Чего там поменьше! В моем кабинете такого, можно сказать, и не бывает.
Таня сидела, так и позабыв повесить последние наволочки. Слушала. Она должна была точно знать, что связывало ее бывшего мужа и сестру, иначе со своей воспаленной фантазией могла напридумывать всякого… Вон ее и сейчас от страха колотит: а вдруг она услышит нечто такое, после чего ей и жить не стоит?!
— Не знаешь, Татьяна дома? — спросил Михаил. — Что-то я проходил мимо кухни, нет ее там. И дверь входная закрыта.
— Наверное, в больницу ушла. Проведать раненого супруга. Выпьешь, или ты за рулем?
— За рулем, но выпью. Скрипнул придвигаемый стул.
«Если они начнут любезничать и я пойму, что между ними что-то было, я их убью! — исступленно подумала Таня и испугалась собственных чувств. — Глупость это все. Ничего я им не сделаю, они оба слишком дороги мне. Я убью себя, потому что жить с таким грузом на душе я не смогу!»
Те, о ком она думала, не подозревая о ее присутствии, дружелюбно переговаривались. Потом раздалось звяканье бутылки о край стеклянного бокала.
— Что с тобой, Миша? Вчера с друзьями пил? Руки у тебя вроде дрожат.
— Они дрожат у меня давно. Уже пять лет я не могу унять эту дрожь.
— Как же тебя в МЧС взяли, такого нервного?
— Ты не поверишь, Маша, но я перед комиссией пью какой-нибудь транквилизатор, и ничего у меня не дрожит.
— Смеешься, да, над старым врачом смеешься?
— Какая же ты старая, Машенька, ты у нас очень даже молодая И душой, и внешне. А смеюсь разве что самую малость…
— Смотри, Карпенко, я разозлюсь и всажу тебе укол. Магнезии, к примеру, да самой толстой иголкой, чтобы ты потом дня три не мог сидеть как следует!.. Выкладывай, что у тебя за дело?
— Я всегда чувствовал, что в глубине души все врачи — садисты. Надо же такое придумать — толстой иголкой, да чтобы сидеть не мог!.. Что ж, давай выпьем за наших близких, пусть будут здоровы и счастливы.
— Насколько я знаю, Миша, прежде за рулем ты никогда не пил.
— Сегодня можно, если понемножку и с хорошим человеком… Видишь ли, Маша, завтра я улетаю. На Восток. Миссия нашей службы, понятное дело, спасение мирного населения, но кто знает, там сейчас идут бои… В общем, я принес тебе кое-какие документы. За эти годы я все лишние деньги… или не лишние, а просто заработанные, складывал на книжку. Для Саши. Будет с чем замуж выходить. Понятное дело, квартира будет ее. У меня других наследников нет… Вот здесь сберкнижка, завещание…
— Как страшно звучит, Миша, — завещание.
— Не страшнее, чем «убит при исполнении». Совсем молодые ребята гибнут, а я что, особенный?
— Тане отдать или Шурке, когда понадобится?
— Смотри сама. Ты женщина умная. Я тебя всегда любил и уважал.
— Я тебя тоже. Жалко, что все так случилось.
Они помолчали. Потом раздался звук резко отодвинутого стула.
— Пойду я, Машенька, дела еще есть. Начальство напутствие свое давать будет. Поцелуемся, что ли, на прощание?
— Давай.
Таня не стала дальше слушать, сбежала с лестницы и вывалилась чуть ли не под ноги идущему по двору Мишке. Провожавшая его до калитки Маша отшатнулась от неожиданности.
— Миша! — Таня сглотнула, переводя дыхание. Господи, что же это она так волнуется, просто сердце из груди выскакивает. — Миша, мне нужно с тобой поговорить.
Если он и удивился, то ничем своего удивления не показал. Только взглянул на часы и сказал с сожалением:
— Увы, Таня, у меня через двадцать минут совещание.
— А оно долго продлится?
— Минут сорок, я думаю. Вряд ли больше.
— Мы можем встретиться через час у памятника Пушкину?
