Галина Гордиенко - Лесная колдунья
— Мое отношение к дяде Жене не изменится, не волнуйся. — Василиса смотрела почти с ненавистью. — И учти, я не поверю ни одному твоему слову, так что можешь особо не стараться врать…
— Хорошая девочка…
— Я просто знаю, что дядя Женя — хороший!
— Мне молчать?
— Нет!
— Тогда слушай, только запомни — мы говорим на эту тему в первый и последний раз!
В голосе Кирилла прозвучала такая ярость, что Василиса не нашлась с ответом и только кивнула, соглашаясь.
— Твой драгоценный дядя когда-то был сопливым самоуверенным юнцом, надеюсь, в этом ты не сомневаешься? Не считаешь, что он появился на свет сорокалетним, в костюме и при галстуке?
— Это еще не преступление!
— Правильно, не преступление. Мы все проходим через милый пубертатный возраст, цепенея у зеркала при виде угрей и мечтая кто о сексе, а кто и о неземной любви…
Василиса промолчала, стиснув зубы — понятно, что бессовестный Рокотов считает — она в свои пятнадцать мечтала как раз о неземной любви. А он, понятно, о сексе всего лишь. И с бессильной злостью подумала: зато у нее никогда не было угрей!
— Только не каждый из нас холодно использует неопытную чистую девчонку из провинции — семнадцатилетнюю, заметь! — а потом благополучно бросает ее на произвол судьбы. Вместе с ребенком. Причем в то время, когда прослыть матерью-одиночкой считалось настоящим позором…
— Ты все врешь!
— Не вру. Моя мать была влюблена в этого подонка, — Кирилл нехорошо улыбнулся, — как кошка. И прощала все, даже предательство простила, как ни дико…
— Но…
— Она и сейчас его любит, представляешь? — Кирилл горько хмыкнул. — Колядин наплевал на нее, наплевал на ребенка, жил в Питере, напрочь не помня о ней или обо мне, и правильно — к чему забивать себе голову глупостями? А она… она пахала за троих мужиков, чтобы вырастить меня! Старела, работая на износ, мечтала о квартире в Питере и накопила-таки на нее, все для сыночка единственного старалась, и… — Кирилл скривился и словно выплюнул, — чтобы оказаться поближе к этому типу!
Василиса робко прошептала:
— С чего ты взял, что дядя Женя о вас не помнил?
— А он в это время делал карьеру. Обзавелся другой семьей, и уж твоя тетя Катя и его законные детки ни в чем не знали отказа, не сомневайся! Им не приходилось сидеть на макаронах или перловой каше на воде, у них все было, мой так называемый папенька вполне достойно зарабатывал…
— Хочешь сказать, что дядя Женя вам совсем не помогал?! — возмутилась Василиса.
— Угадала. Именно это и хочу сказать.
— Не может быть! Он знаешь какой щедрый!
— Догадываюсь. Позже, когда мы переехали в Питер, он, наверное, и моей матери кое-что подбрасывал с барского плеча. Иначе с чего бы ему — пусть изредка! — показываться в нашем доме и изображать любящего и заботливого папеньку…
— Вот видишь!
— Давал копейки, это я уточняю для непонимающих, — устало буркнул Кирилл.
— С чего ты взял? Дядя Женя — обеспеченный человек…
— Знаешь, малышка, я с самого детства слышал от матери одну песню — лишних денег в доме нет. И на трех работах мать не крутилась бы, упади на ее плечи денежный дождь…
— Неправда!
— Да, конечно.
— Ты просто что-то не понял!
— Естественно, где уж нам…
— Дядя Женя тебя любит, я видела его лицо, когда он вышел из палаты!
— Любит, кто бы сомневался. Вот только появился лишь сегодня, а мать — сто процентов! — сразу же сообщила ему, что я в больнице.
— Он приходил!
— Да, я его видел. Только что. Как и ты.
— Он и раньше приходил! — Василиса смотрела негодующе.
— Ну да, приходил. Интересно, почем нынче плащи-невидимки?
— Лидия Николаевна сказала — он каждый день заходил к твоему лечащему врачу!
— А до моей палаты его ноги не доносили.
— Он просто… просто… Кирилл ухмыльнулся, ожидая продолжения, но Василиса лишь махнула рукой. Помолчала и прошептала с досадой:
— Ты не прав.
— Конечно.
— Ты был без сознания почти все время! И потом… я сидела тут, а дядя Женя…
— Вот-вот, твой дядя Женя за все эти годы так и не рискнул познакомить меня с семьей. С законными — так сказать — отпрысками. Ну как же, я ведь обычный ублюдок, свидетельство его позора. Любящий папенька с удовольствием водрузил бы крест на мою могилу и закрыл бы этим тему, да не удалось, какая жалость…
— Ты… отвратителен!
— Твой дядюшка под этим подписался бы.
— В тебе одна желчь!
— А вы, конечно, семейство ангелов. Нимбы над головой видны и без лупы, я почти ослеплен.
— Да ты… Кирилл фыркнул, и Василиса заставила себя смолчать, понимая, что они сейчас насмерть рассорятся, и как в таком случае навещать его? Конечно, Рокотов уже выздоравливает, но ее долг…
Она покраснела от собственного лицемерия. Не глядя на Кирилла, сунула собранные апельсины в тумбочку и пошла к двери. Взялась за ручку, постояла немного и обернулась:
— Коська говорил…
— Это тот пацанчик, что тебя натаскивал в лесничестве?
— Да. Так вот, он сказал, что я эмпат…
— Ха, мистики мне только и не хватало для полного счастья! Впрочем, почему бы и нет?
— Можешь смеяться сколько угодно. — Глаза Василисы сузились. — Но я знаю, понимаешь, знаю, что дядя Женя очень хороший… очень, понял?
Василиса закрыла за собой дверь и остановилась в нерешительности, не зная, что делать. Возвращаться домой не хотелось, она не представляла, как посмотрит в глаза дяде Жене.
«А если он думает, что Кирилл давно рассказал мне об отце? И я тоже считаю его подонком, просто молчу из вежливости или — еще хуже! — из меркантильных соображений, все-таки живу в его доме…»
Василиса поежилась, представив, каково бедному дяде Жене видеть ее и каждый день опасаться разоблачения.
Впрочем, нет, Василиса бы почувствовала его страх! Дядя Женя ни о чем не подозревает, и слава богу. Да и откуда бы Кириллу — случайный знакомый! — знать, что мы родственники?
И все же, все же…
Василиса подошла к столу дежурной медсестры и невольно улыбнулась, до того увлеченно Лидия Николаевна читала какой-то любовный рассказ в толстом женском журнале. Она даже не заметила приближения Василисы, маленькая Лелька так же читала свои девчоночьи книжки, не достучаться, не докричаться…
Василиса покашляла. Дождалась, когда медсестра подняла на нее затуманенный взгляд, и спросила:
— Лидия Николаевна, а к Кириллу мама редко приходит?
— Мама? — Медсестра непонимающе моргнула.
— Да, мама. Мама Кирилла Рокотова. Из первой палаты.
