Наталия Миронина - Куколка для Немезиды
– Ты где ж была, когда ноги красивые раздавали?
Мальчишки-друзья заржали, а девушка обернулась и спокойно произнесла:
– Глупыш, я за сиськами стояла. Показать, какие достались?
И тут все увидели ее огромный, красивый бюст. Теперь на смех подняли его. А он только глупо улыбался. Больше дурацких грубых шуток Ким никогда себе не позволял. Над тем сквером возвышалась голова вождя революции, поддерживаемая строительными лесами, – это был участок мастерской знаменитого скульптора. Туда мальчишки любили лазать через высокий забор – там, кроме громадной головы, еще стояли копии известных памятников и находился огромный яблоневый сад. Яблоки были, как водится, уже почти дикими, но это совершенно не играло никакой роли – каждую осень сад добросовестно обчищали. Еще там росли клены – осенью они становились темно-красными, с желтыми и зелеными прожилками. Туда, к кленам, Ким бегал на первые свидания. Девочки приходили смущенные, не знавшие что сказать и стесняющиеся своих румяных щек. Киму почему-то всегда нравились именно такие.
Машину Ким поставил около школы. Двери ее остались такими же, их не поменяли на новые, беззвучные. Они по-прежнему оглушительно хлопали, но никому и в голову не приходило их придерживать. Школьный шебутной народ выскакивал, на бегу натягивая ранцы, размахивая портфелями. Когда Ким повернул за угол, к школьной спортивной площадке, раздался звонок. И звонок остался таким же. Ким замедлил шаг, а потом и вовсе остановился – ему захотелось, чтобы в душу как можно глубже проникли воспоминания. И через некоторое время он вдруг почувствовал запах школьной столовой с ее холодными вкусными котлетами на сером хлебе, бледным чаем и слоеным язычком за пятнадцать копеек. А еще засосало под ложечкой, так с ним было перед уроком химии – он ее терпеть не мог и ужасно боялся химички, дамы неуравновешенной и злой. На школьном дворе бегали, прыгали, орали, толкались. Одним словом, этот мир, который он покинул давным-давно, по сути, остался прежним: наполненным энергией незлого соревнования и надежд.
Миновав школьный двор и площадку, Ким вышел в сквер. Тот самый. И там ничего не изменилось. «Какие-то счастливые места! Ничто их не берет, даже странно, как будто заговоренные!» – подумал Ким, вступая под сень тех самых кленов. Только они стали выше, а их кроны теперь образовывали огромный купол. Ким совсем «растаял» душой. Воспоминания его не одолевали, ничего такого, о чем пишут в романах, он не чувствовал – просто на миг вернулся к себе самому. Ким посмотрел на часы, с сожалением вздохнул и, прибавив шаг, вышел из сквера.
Здание было старым, но тщательно отремонтированным. Участок с небольшой тополиной аллеей выглядел ухоженным: клумбы, беседки и даже небольшой огород. Было понятно, что вся территория поделена на секторы, границы которых условны, но тем не менее обитателями соблюдаются. Ким почувствовал неловкость от множества глаз – он не сообразил зайти с черного хода, и теперь его дорогая машина привлекла всеобщее внимание. Войдя в просторный вестибюль, Початых шмыгнул носом, но запахов не обнаружил никаких, кроме аппетитного кофейного. «А кофе с цикорием», – подумал Ким и постучался в белую дверь с закрашенным старым замком.
– Господи, какой ты стал, я тебя по телевизору видела, но, сам знаешь, одно дело там, а другое дело – так, как тогда, много лет назад, в учительской.
В большом кабинете, где на столах стояли старые компьютеры, а по стенам были развешаны детские рисунки, сидела женщина, которая еле сдерживала слезы. Эту женщину Ким помнил молодой. Волосы у нее тогда были длинные, собранные в большую высокую прическу. Эта женщина имела смешную привычку облизывать испачканные мелом пальцы. Потом, позже, когда он из ученика превратился в учителя, эта самая женщина просидела весь его первый урок в классе, не допуская никаких шуток по отношению к нему, молодому преподавателю. Именно она предложила сделать его завучем, а потом и директором. Сейчас перед ним сидела полная дама, почти старая, с одышкой и испариной на лбу. Судя по ее одежде, она была небогата, судя по осанке и взгляду – она была здесь царицей и богом в одном лице. Женщина принялась рассказывать о знакомых, учениках, о людях, с которыми и она, и Ким когда-то работали. Ким все внимательно слушал, не перебивая, но душа у него ныла в ожидании плохих новостей. Наконец собеседница сказала:
– Я уже говорила тебе, что преступаю закон. Но делаю это сознательно по нескольким причинам. Мне не нравится, что происходит вокруг, – тут она замялась, подыскивая слово, – вокруг ЭТОЙ истории. Появлялись случайные люди, интересовались, я не дала никакой информации, но, сам понимаешь, все может быть. Я дам адрес, там ты найдешь и узнаешь то, что необходимо. И те люди, думаю, тоже меня поймут. Тебе – верю, я ведь знала тебя совсем ребенком, знала твоих родителей. Ты поступишь правильно и, если будет необходимо, поможешь.
Женщина написала что-то на листке, свернула его вчетверо и отдала Киму.
Листок Ким развернул только в машине. Адрес оказался подмосковный, фамилия немного знакомая, но, мысленно перебрав коллег, приятелей, он так и не вспомнил, кому она принадлежала. Этот листочек еще очень долго лежал у него в кармане. Ким и его бывшая жена опять медлили, не могли решиться набрать номер телефона и попросить о встрече.
– Завтра обязательно, обязательно позвоним. Только надо так, деликатно, – говорила она каждый вечер.
– Да, сейчас, разделаюсь с первоочередными делами и сразу наберу, – докладывал ей Ким по телефону.
Но ни утром, ни днем, ни вечером они никуда не звонили, боясь того, чем может обернуться этот предстоящий разговор. Пока однажды Ким, даже сам не ожидая от себя такой решимости, не позвонил. На другом конце провода ответил мужской голос. Выслушав Кима, он немного помедлил, потом что-то сказал кому-то в сторону, а затем произнес:
– Ждем вас. В пятницу, после трех часов – мы будем свободны.
Владимир Свиягин стоял у окна, разговаривал по мобильному телефону и смотрел на то, как его сыновья Егор и Мишка возятся на лужайке. Между ними носился подросший Щен, а бдительная няня Люся пыталась навести порядок. Но все ее усилия были тщетными. Мальчишки разошлись вовсю. Вера сидела здесь же. Мужу было жалко на нее смотреть – с опухшими, заплаканными глазами, она выглядела больной.
Владимир закончил разговор и отошел от окна.
– Не переживай, прорвемся, – обнял он ее за плечи. – Вот увидишь, все как-то решится и обойдется.
Вера только молча прижалась к нему.
– Кто звонил?
– Бухаров. Уже третий день напрашивается на встречу. Говорит, какой-то важный вопрос, касается холдинга. Я согласился – в кабинете быстро с ним все обсудим. Он там, правда, еще кого-то везет с собой, как он выразился, «заинтересованное лицо».
