Хет-трик - Ава Хоуп
Я слишком не уверена в себе, чтобы осознать, что все это не сон. Меня колотит изнутри. А ладони потеют и крепче сжимают ткань футболки.
И когда он оборачивается, чувствую, как все органы словно сжимают в тиски. По телу вихрем проносится дрожь.
Я осознавала, что отпустить его будет больно, но не предполагала, что настолько.
Джейк Эванс не просто стал моим идеальным книжным парнем. Он позволил мне узнать, что такое любовь. Пробрался в мою душу. Атаковал сердце. Распространился по организму, как самый сильный смертельный вирус. Он стал моим спасением, но и он же меня погубил.
Тяжело сглатываю и смотрю ему прямо в глаза. В них так много любви.
В груди жмет, словно что-то давит. Одна лишь мысль, что больше его не увижу, не смогу прикоснуться, вдохнуть его запах… она вводит меня в состояние ужаса.
Страшно ли мне уезжать из Ротенбурга за парнем, которого я едва знаю?
Очень. Но я вдруг осознаю, что остаться одной без него… вот что действительно страшно.
Такси отъезжает от подъездной дорожки, и я сломя голову несусь к стеллажу, пытаясь отыскать, что же именно хотел сказать своей странной просьбой Джейк. Нахожу взглядом третью полку и скольжу пальцами по книгам, пока не отсчитываю третью. Мой палец замирает на корешке книги Сесилии Ахерн «P. S. Я люблю тебя». К горлу снова подступают слезы.
Схватив книгу, прижимаю ее к груди и сползаю на пол, захлебываясь рыданиями.
И я тебя люблю, Джейк.
Глава 38
SKILLET – ONE DAY TOO LATE
Джейк
Яркие разноцветные кометы фейерверка озаряют своим светом темно-синее полотно, превращая его в самый настоящий живописный холст. Взгляды игроков «Манчестерских дьяволов» и членов их семей устремлены к фонтанам искр, взрывающимся прямо над нами. Все они собрались на площадке возле виллы моего отца и непрерывно наблюдают за световым шоу.
Все. Кроме меня.
Я сижу на балконе и смотрю лишь в одну точку прямо перед собой, крутя при этом телефон пальцами.
Мне так хочется позвонить Амелии. Услышать ее голос. И даже повод есть – сегодня ведь Рождество. Вот только стоит мне сделать это, я все брошу и вернусь к ней.
Говорят, что в Рождество случаются чудеса, а самые заветные мечты сбываются. Что ж, неделю назад я лишился своего чуда, и теперь мне страшно мечтать.
Этой ночью я загадал, чтобы Амелия была счастлива. А со мной или без меня… как решит судьба.
Эта неделя была худшей в моей жизни. Мое сердце буквально обливается болью. Его словно вспороли и решили не зашивать обратно. И когда мышца сокращается, каждый раз кровоточит.
Я привык быть с Амелией настолько, что даже уже не знаю, каково быть без нее. И самое хреновое – я не хочу узнавать.
Я скучаю по ее улыбке. Скучаю по румянцу на щеках. Скучаю по тому, как закатываются ее глаза от моих шуток. Скучаю по ее запаху. И черт возьми, скучаю по ее вкусу.
Воспоминания постоянно проносятся перед глазами. Я просто ничего не хочу. Без нее. Не хочу праздновать, не хочу есть, не хочу спать, не хочу жить. Все без нее не имеет смысла. Меня словно превратили в Железного дровосека, у которого нет сердца. Без нее я ощущаю лишь пустоту.
Зарываюсь ладонью в волосы и шумно выдыхаю теплое облако на морозном воздухе. На мне одна лишь рубашка, рукава на которой закатаны, и брюки, но я не чувствую холода. Я вообще ничего не чувствую. Мои эмоции словно замерли. Они отключились.
Наверняка вам интересно, почему Джейк Эванс вечно страдает из-за женщин? Да просто Джейк Эванс мудак.
Говорю о себе в третьем лице, и при этом я даже не пьян. За эту неделю, как я вернулся в Манчестер, я вообще ни разу не пил. И не собираюсь.
Это было оправданием – что я алкоголик. На самом деле мне глубоко наплевать на этот чертов бурбон. Мне уже вообще на все глубоко наплевать.
Я хочу к Амелии. Просто хочу сорваться и улететь к ней. Забрать ее и свалить к чертовой матери на Фиджи. И никогда не возвращаться.
С губ срывается очередной вздох. Я так устал. Так чертовски сильно устал быть таким мудаком.
Тянусь к телефону и набираю номер Даниэля. После третьего гудка я начинаю нервно постукивать ногой.
– Я надеюсь, ты звонишь поздравить меня с Рождеством, – вместо приветствия произносит брат Амелии. – Ведь если ты вдруг звонишь, чтобы седьмой раз за неделю спросить, как она, то я брошу трубку.
– Тогда мне нечего тебе сказать, – выдыхаю я.
– Ты сам перед отъездом наказал мне, чтобы я ничего тебе не рассказывал.
– Мало ли что я там наказал. Если я накажу тебе заняться квадробикой, ты послушно станешь квадробером и примешься бегать по паркам с кошачьими ушками?
– Я понятия не имею, что это за слова, но звучит словно что-то из БДСМ, так что давай, пожалуйста, обойдемся без подробностей.
Коротко смеюсь:
– Прости, Даниэль.
– Все хорошо.
– А у нее все хорошо?
– Джейк.
– Ладно, я… с Рождеством. Уверен, твой следующий год будет очень счастливым, ведь рядом с тобой Амелия. А вот мой год…
– А все так хорошо начиналось. Классное пожелание, Джейк. Спасибо. Теперь я точно ничего тебе не расскажу.
– Даниэль…
– Почему ты не празднуешь? – переводит тему он. – На часах пять минут первого.
– А она празднует? – снова делаю попытку допроса я.
На другом конце линии слышится хныканье.
– Ты хочешь, чтобы я тебя заблокировал? – выдыхает Даниэль.
– Я хочу, чтобы ты просто сказал мне, как она.
– Я не понимаю зачем. Будто ты сам не догадываешься.
Зажмуриваюсь и тру пальцами переносицу.
– Мне ее не хватает.
– Я знаю.
– Я схожу без нее с ума.
– Я вижу.
– Я в одном шаге от того, чтобы все бросить и вернуться к ней.
– Она никогда себе этого не простит, ведь она знает, как для тебя важен футбол.
С губ срывается шумный вдох.
– Просто скажи мне, все ли у нее хорошо. И я клянусь, что больше не буду спрашивать о ней.
– Сколько?
– Что сколько? – в недоумении интересуюсь.
– Сколько времени ты не будешь спрашивать о ней? Минуту? Может, две? Или снизойдешь до часа?
Устало прикрываю веки и издаю шумный выдох.
– Я ее люблю, Даниэль, – признаюсь я.
– Черт бы тебя побрал, Джейк, – рычит Даниэль. – В первый и последний раз. Мой тебе подарок на Рождество! – Он тяжко вздыхает. – Она делает вид, что все хорошо. Но все не хорошо. Она определенно много плачет, это видно по тому, какие у нее красные глаза по утрам, когда я отвожу ее в школу…
– Постой, почему ты отвозишь ее в школу? Я ведь оставил ей машину. Ты же сказал ей об этом?
На другом конце линии воцаряется тишина.
– Даниэль?
– Потому что она сказала, что не может находиться в салоне твоего «Мерседеса», – выдыхает он.
– Почему?
– Не тупи, Джейки. Ты уехал, а она осталась в месте, где все напоминает о тебе. Она просто не может даже в него сесть.
Делаю глубокий вдох, но не выходит. В груди все сжимается. Твою мать.
– Знаю, что она много пишет, – продолжает Даниэль, пока мое сердце колотится как сумасшедшее. – Когда я приезжаю к ней, чтобы что-то доделать в доме, она практически всегда в кабинете. На ее месте я бы написал душераздирающий хоррор, где главного героя бы звали Джейк и его бы расчленили в самом начале.
– Спасибо, друг.
– Хотя нет, знаешь, лучше бы ты умер в самом конце. Чтобы на протяжении всей книги ты подыхал мучительной смертью.
– Ты слишком увлекся.
– Да, прости. Может, тоже стать писателем?
– Ха-ха.
– А еще она не пришла домой на семейный ужин.
– Что? – Я свожу брови к переносице.
– Амелия сказала, что больше не хочет приходить в дом родителей, чтобы в очередной раз слушать, какая она никчемная.
– Отец был в бешенстве?
– Он был в своем репертуаре. Сказал, что она неблагодарная. И что ты ее бросил, чего и следовало ожидать.
Что ж, чем больше говорит Даниэль, тем сильнее я
