Бесконечная любовь - М. Джеймс
Я хмурюсь, глядя на него, в полном замешательстве.
— Что ты имеешь в виду? Где же ты тогда живешь?
Иван откидывается назад, отряхивая руки о джинсы.
— В месте, фотографии которого я хотел бы тебе показать, если бы у меня все еще был телефон. Хотел бы я тебя туда отвезти. Мне следовало бы это сделать, и, может быть, ты бы все-таки дала мне шанс, хотя бы потому, что это не то, чего ты ожидала.
Я все еще растеряна, и Иван видит это по моему лицу. Он вздыхает.
— Дом, Шарлотта. В пригороде. Просто обычное место. Два этажа и подвал, типичное ранчо Среднего Запада, все такое. — Он глубоко вздыхает, приподнимая плечо, когда возвращается к еде. — Я думаю, что больше никогда его не увижу.
Я долго смотрю на него, пытаясь осознать, что он говорит. Обычный дом. Его дом, судя по тоске в его голосе, так же, как я знаю, звучу, когда говорю о своих друзьях или своей квартире, которые теперь для меня потеряны. Но снова это не вписывается в мой образ того, каким должен быть Иван.
— Зачем тебе такой дом? Когда у тебя также есть… — Я чувствую, как хмурюсь так сильно, что у меня почти болит голова. Все хотят той роскоши, которую, как утверждает Иван, он имеет, но не использует. Все. Джаз сделала бы грязные вещи для человека, у которого есть пентхаус. Или почти каждый, я полагаю, но я не особо этого хотела бы. И Иван говорит так, будто он тоже этого не хочет. — Это потому, что ты надеялся завести семью? Чтобы растить детей… нормально? — Это единственное объяснение, которое я могу придумать. Но Иван качает головой.
— Нет. Честно говоря, когда я сказал, что не ожидал тебя, Шарлотта, я не ожидал того, что почувствую к кому-то такие чувства. Я никогда не хотел больше нескольких ночей ни с одной женщиной. Даже те, с кем я проводил больше, это всегда было чем-то обыденным. Я никогда не видел, чтобы долгосрочные отношения вписывались в мою жизнь, и уж точно не семья. До того, как я решил уйти, я не мог себе представить, как это произойдет. Ни одна женщина, связанная с Братвой, не захочет выйти замуж за внебрачного сына пахана Кариева, не тогда, когда на выбор будет так много лучших мужчин. И я не хотел тащить женщину из этого мира в этот ад. — Его челюсть сжимается. — И как только я ушел бы, я не смог бы себе представить, что когда-либо смогу оправдать то, что подвергаю кого-то, кто мне дорог, такой опасности, которая всегда будет меня преследовать.
Это больно.
— Кроме меня. — Я отстраняюсь от него, суровая реальность оседает, все тепло, которое я чувствовала, рассеивается и оставляет меня болезненно уязвимой для холода внутри и снаружи. — Или тогда тебе на самом деле все равно на меня.
— Нет. Это не… — Иван проводит рукой по волосам, глядя на меня так, словно отчаянно ищет способ заставить меня понять. — Ты была неизбежна, Шарлотта. Я не мог тебе противиться. Я знал, что это неправильно, я знал, что не должен делать то, что делаю, и я не мог себя остановить. Это не оправдание, но… — он яростно качает головой, глядя на меня своими темными глазами. — У меня есть этот дом, потому что это мое убежище, Шарлотта. Это что-то мое, о чем не знает мой отец. О чем теперь не знает никто, кроме тебя. Ты первый человек, которому я когда-либо рассказал об этом. И ты также единственный человек, который когда-либо заставлял меня чувствовать себя так, как это место.
Признание повергает меня в шок, заставляя на мгновение замолчать. Я смотрю на него, потрескивание огня и далекий шум ветра затихают в эхе, и я с трудом сглатываю.
— Я думаю, еда готова.
Челюсть Ивана напрягается, и на секунду мне кажется, что он собирается на меня наброситься. Я чувствую тяжесть того, что он мне только что сказал, и я отодвинула это в сторону. Но я не знаю, что с этим делать. Я не знаю, что делать, когда слышишь от мужчины, которого я должна ненавидеть, что он чувствует себя со мной как дома. Особенно, когда он заставляет меня чувствовать себя так же.
Иван поворачивается, ставя между нами сковороду.
— Я не взял пластиковую посуду. — Сказал он. — Забыл тарелки. И у нас нет гарниров, кроме этого. — Он смущенно достает пакет чипсов. — Не совсем пятизвездочный ужин.
— Стейк восхитительный. — Я поражена тем, насколько он хорош, на самом деле, мясо нежное и ароматное. Он отличается по вкусу от всего, что я ела раньше, как будто что-то в том, что его готовят на открытом воздухе, на костре, каким-то образом делает его лучше. Я жадно разрываю свою порцию, не беспокоясь о том, чтобы выглядеть женственно, когда я ем. Я не думаю, что Ивана это волнует, и я хочу отвлечься на еду. Это также лучшее, что я ела за последние дни.
— Я рад, что тебе нравится. — Иван ест медленнее, и я чувствую его напряжение. Я не могу притворяться, что не знаю, откуда оно взялось, что это не из-за того, что он сказал, и моего отсутствия ответа. — Нам, наверное, скоро стоит поспать. Станет холоднее, и завтра нам нужно встать пораньше, прежде чем сюда кто-то еще придет.
Я киваю. Часть меня хочет что-то сказать, что угодно, чтобы исправить ситуацию. Но я понятия не имею, что я могу сказать в ответ. Знание того, что Иван чувствует ко мне, ужасает. Моя реакция на это, то, как я себя чувствую, ужасает.
Внутри палатки Иван расстелил мягкий коврик из пены с эффектом памяти, накрытый простыней. Там две подушки и пара тяжелых одеял, и я тяжело сглатываю, осознавая, насколько тесно мы будем спать. Это ничем не отличается от прошлой ночи, но все равно ощущается по-другому. Это что-то о том, как далеко мы, как изолированы, что кажется романтичным и пугающим одновременно.
Иван следует за
