Солнечный ветер - Марина Светлая
Знал, что Никоряков всех троих в итоге арестовали, но это фигня, килька мелкая. Интересно было другое. В доме в результате обыска нашли несколько незарегистрированных стволов и кипу документации, аккурат из сферы деятельности бюро экономической безопасности. Шамрай-старший попал по полной программе, и сейчас это было уже очевидно, но вряд ли кто жаждал взять его за жабры сильнее, чем его собственный племянник, который едва-едва начинал понимать всю бесповоротность и катастрофичность случившегося четырнадцать лет назад.
Из этого уже так просто не вылезти. Никто не вернет ни ему, ни Даниле, ни Милане прошедших четырнадцати лет. Целую маленькую жизнь их ребенка — никто не вернет. И каждый день, который проходил мимо, потому что Милана видеть его не могла, а Назар не решался снова ее бесить, Дане ничем не компенсировать.
На третий день Кречет сорвался. И в прямом, и в переносном смысле. Как сокол с перчатки, взмывая в небо, Назар ушел на обед в ресторан из офиса, а сам вместо этого сел в машину и поехал к дому Миланы, теперь имея сокровище — ее адрес. По телефону она его, может, еще и пошлет. Но из дома же при Даниле не выставит. Не сможет.
Так рассуждал он, набирая номер ее квартиры в домофоне. Запомнил цифры. Выучил.
Ждать ему пришлось долго. Домофон отключился, Назар набрал снова, трели звучали одна за другой, когда вдруг в динамике раздался негромкий мальчишеский голос:
— Кто там?
Дыхание перехватило. Каждый раз, когда он напрямую слышал, как Даня что-то говорит, перехватывало. Вот и сейчас…
— Даня, это я. Папа, — сказал он, а потом понял. Это мальчик из своей комнаты на втором уровне квартиры ковылял. Вот же черт!
— Ой, привет, заходи, — радостно вскрикнул Данька и следом раздалась электронная трель и щелкнул замок на двери подъезда.
Назар быстро вошел внутрь. Не помня себя, миновал консьержа. Кабинка лифта. Шестой этаж. Площадка и распахнутая дверь. А на пороге — мальчик в шортах и полосатой футболке, сжимающий в руке шлейку поводка. И… тревожное, крутящееся и фыркающее нечто у его худых ног с острыми коленками точно такой же формы, как у самого Назара.
Шамрай остановился, приблизившись, и спросил:
— Это кто? Енот-поводырь?
— Не-е-е, — рассмеялся Данька, — это енот Грыць. А мама, прикинь, хотела Пушком назвать.
— Пушком? — хохотнул в ответ Назар. — Ну да. Была бы домашняя летучая мышь, назвала бы Белочкой. Ты чего вскочил-то? Тебе же, наверное, пока лежать надо.
— Ты проходи, — сказал Данька, посторонившись, и принялся объяснять: — Если бы я не вскочил, то тебе бы никто не открыл. Я дома сам. Павлуши нет, а у мамы какие-то срочные пересъемки.
— Какой еще Павлуша? — дернулся горе-папаша, переступая порог, и едва удержался от того, чтобы рожу перекосило: вот только какого-то Павлуши ему тут не хватало!
— Какая! — рассмеялся мальчишка. — Это наша домработница, но сегодня у нее давление прихватило.
— А. Понятно. У вас принято разуваться?
— Ага, — кивнул Даня, — там в тумбочке тапочки есть. А мы с Грыцем как раз обедать собирались. Будешь с нами?
— Буду. Буду, только тебе, наверное, столько двигаться нельзя. Вы у врача были?
— Мама позавчера привозила, еще завтра придет. Да ты не переживай, на мне все всегда быстро заживает. А двигаюсь я немного. Даже вот Грыць пока на поводке. Идем в кухню. Ты макароны ешь?
- Макароны? — Назар переобулся, мрачно отметив про себя, что наличие мужских тапок может означать что угодно — что Олексу, что этого ее Кривицкого… Кривинского? Какая, блин, разница! Затолкав поглубже эти мысли вместе с отвращением к чужой домашней обуви, правда новой, мало ношенной, Назар разогнулся и неуверенно улыбнулся: — На обед тебе бы бульону лучше, а не макароны. Швы как? Не сильно болят?
— Да почти и не болят, особенно если не трогать, — отчитался Даня, уменьшая длину поводка, потому что Грыць норовил подобраться к Назару не с самыми дружескими намерениями. — А бульона сегодня нет. Павлуша каждый день свежий варит, а мама только макароны умеет. И еще мандариновый пирог. Но то зимой.
Назар, наблюдая за возней сына с енотом, несколько секунд молчал. Потом неуверенно улыбнулся, будто бы внутри что-то светлое и теплое вспыхнуло, и негромко сказал:
— А раньше она и пирог не умела. Чайник ставить умела. Пирог-то вкусный?
— Ага!
— Повезло. Ну… веди, где у вас тут кухня? — Назар посмотрел по сторонам. Наткнулся глазами на декоративное панно на одной из стен прихожей. И сделал шаг вперед, сам не отдавая себе до конца отчета в том, как сильно ему хочется наконец посмотреть, как они живут здесь, какой у них дом. С прошлого визита он почти ничего не запомнил. Помнил только, что Милана постоянно его подгоняла, а он не успевал, ни черта не успевал переваривать.
Данька повел отца в кухню, рядом шустро переваливался Грыць, бросая на Назара косые взгляды и показывая зубы. А Даня, соображая только, что отец пришел, пусть не сразу — но пришел, продолжал весело тараторить:
— Зато Павлуша у нас вкусно готовит. И Олекса умеет, он меня учит иногда. Мы с ним на мой день рождения пиццу делали. Он сказал, что в следующий раз подарит мне камень… как-то он там называется. Но то вряд ли. Он всегда с подарками угадывает. Вот Грыця мне он подарил, — гордо заявил Даня. — Мама не соглашалась покупать. Говорила, что где я — а где енот. А крестный подарил, и маме теперь деваться некуда. Не, она потом привыкла. И у них прям любовь-морковь теперь, — мальчишка засмеялся. — Грыць у нас ревнивый! А осенью у Диты и Виты днюха. Мы с мамой им кукольный дом присмотрели. Огромный такой, как раз им по росту.
Под этот его щебет они добрались до кухни.
— Макароны в кастрюле, — кивнул Даня на плиту, — сыр в холодильнике. А я пока Грыцю еды сооружу.
Шамрай осмотрелся. Кухня, как и все, что он успел заметить в квартире, была упакована и укомплектована абсолютно всем по последнему слову техники. Истинное царство для любителя покудесничать на кулинарном поприще.
