Сломанная кукла - Лактысева Лека

Что ж, я придумаю, как отблагодарить Плетнева. Найду способ дать ему понять, что ценю его и хочу, чтобы он поправился и снова мог быть с нами — с Никитой и со мной. И не важно, что я в его доме всего лишь домработница. Понадобится — буду работать у него до конца своих дней. Пусть только выздоравливает!

На следующий день Родион Зиновьевич приехал к нам с Никитой после пяти вечера. Выглядел он усталым и каким-то потемневшим от горя.

— Что случилось? Зиновию стало хуже? — испуганно спросила я, пока Никита бегал в туалет перед прогулкой.

— Нет… но и лучше пока не становится. А еще он в отвратительном настроении. Сам, конечно, ни в чем не признается, но лечащий врач сказал, что беспокоится, как бы на фоне ожоговой болезни не развилась тяжелая депрессия.

— Чем это опасно? — я взяла старика за руку, усадила на табурет, налила и подала ему стакан холодной воды.

— Опасность в том, что Зин может перестать бороться за жизнь… — Родион Зиновьевич моргнул несколько раз и поспешил сделать пару глотков. Потом вздохнул и добавил: — Зиновий просил передать тебе, что очень хочет с тобой поговорить.

Со мной? О чем? Я с трудом сумела промолчать и оставить эти глупые вопросы при себе. Вместо этого ответила:

— Мы с Никитой тоже очень хотим с ним пообщаться. Никита вчера спрашивал, как можно позвонить папе.

— Позвонить? — Плетнев-старший допил воду, отставил стакан в сторону. — Это можно устроить. Но с тобой, Алечка, он хотел поговорить лично. Ты поедешь к нему, если я договорюсь, чтобы тебя пропустили?

Наверное, еще вчера я бы запнулась и замялась, не зная, как ответить. Но сегодня я была готова к этому вопросу.

— Конечно! — воскликнула я уверенно.

На лице старика проступило огромное облегчение. Похоже, он сильно сомневался в том, что получит мое согласие. И это был еще один упрек моей совести. Я приняла его смиренно: заслужила!

— Значит, завтра носи телефон с собой, Алечка. Как только меня пропустят к сыну, я наберу твой номер, и вы с ним поговорите — и ты, и Никита.

— Хорошо! — тут же согласилась я.

Погуляв со мной и с Китенком около часа, Родион Зиновьевич, просветлевший и повеселевший, отправился домой. Никита, узнав, что, возможно, уже завтра услышит папин голос, тоже сиял личиком и даже без возражений улегся спать, чтобы это самое «завтра» наступило как можно скорее.

43. Зиновий

Через день после первого визита дяди Родиона в мою палату ему снова позволили зайти ко мне. Как он этого добился — ума не приложу. В дверь Родион Зиновьевич вошел бодро, уселся подле меня, и я смог, не шевелясь, увидеть его лицо. Дядя выглядел довольным, почти сияющим.

— Привет, Зин. Как ты сегодня? — поинтересовался он.

— Терпимо, — солгал я. Не хотелось портить родному человеку неожиданно хорошее настроение.

— Думаю, я смогу тебя порадовать, — таинственно улыбнулся дядя, вынул из кармана смартфон, набрал какой-то номер и включил громкую связь.

Пара гудков — и я услышал детский голосок:

— Але! Кто это?

Я почти вздрогнул, узнав голос Никиты. Сердце на миг замерло, потом вдруг сорвалось в галоп. Дернул рукой, чтобы потянуться за телефоном, но резкая боль тут же оборвала мой порыв, вынудила уронить руку и сцепить зубы. Пока я пытался отдышаться, дядя разговаривал с мелким.

— Привет, Никитка! Это дед Родион! Я сейчас сижу рядом с твоим папой. Хочешь с ним поговорить?

— Да!

Родион Зиновьевич аккуратно поднес смартфон к моему лицу, кивнул:

— Поздоровайся с сыном, Зин!

— Здравствуй, сынок… — выдавил я хрипло и тут же испугался, что мелкий меня не узнает.

Но он узнал.

— Папа, привет! — звонко и чуть картавя произнес сын и замолчал, дожидаясь моего ответа.

— Как ты, Никитка?

— Хорошо! — снова пауза.

— Чем занимаешься? — я задавал сыну вопросы, закрыв глаза: на ресницы навернулись слезы, и мне было стыдно за эту слабость.

— Мы с мамой ходили в барокамеру, — доложил мелкий. — Сейчас поговорим с тобой и пойдем обедать, а потом спать.

— Вы с мамой большие молодцы! — похвалил я ребенка.

И тут на заднем фоне услышал голос Алевтины.

— Никит, что ты хотел сказать папе? — подсказывала она.

Сын хотел мне что-то сказать? Я насторожился.

— Папочка, я хотел тебе сказать, что я тебя очень-очень люблю! — донеслось до меня из динамиков.

Это было совершенно неожиданно и болезненно-приятно… Я на миг захлебнулся: воздухом, словами, чертовыми слезами, которые никак не хотели отступать! По нервам прокатилась электрическая волна, вызывая чувство жжения даже там, где ожогов не было. Вслед за ней пришла эйфория. На какое-то время я вообще перестал чувствовать хоть какую-то боль. Она словно отступила, выдернула из моего тела свои острые зубы…

С трудом совладав с голосом и дыханием, я сумел произнести:

— И я тебя люблю, сынок. Очень-очень люблю!..

Видя, что дальше говорить я временно не в силах, дядя забрал смартфон и заговорил сам:

— Никитка, папа устал. Он обязательно еще поговорит с тобой в другой раз. А сейчас дай телефон маме!

О, нет…

О, да!..

Я хотел услышать Алевтину! Очень хотел! Но разговаривать и правда был не в состоянии… Не думал, даже не подозревал, что все это время был постоянно напряжен, но после слов сына мои мышцы вдруг превратились в желе, как у медузы. Глаза закрывались. Накатывала дрема. Я из последних сил боролся с сонливостью.

К счастью, оказалось, что дядя и не собирался снова подсовывать телефон мне.

— Алечка, ты меня слышишь?

— Да, Родион Зиновьевич, — прозвучал совсем рядом нежный голос, который так хотелось услышать вживую.

— Мне удалось договориться. Тебя пропустят к Зину! — сообщил отец Алевтине и, заодно, мне.

Я разлепил отяжелевшие веки и неверяще уставился в морщинистое лицо старика.

Как он это сделал?! Он что — волшебник?

— Спасибо, Родион Зиновьевич! Когда можно будет приехать?

Алевтина говорила о поездке, как о деле решенном. Выходит, напрасно я сомневался, напрасно изводил себя черными мыслями о том, что она не желает меня видеть…

— Завтра, Алечка, я приеду к вам к окончанию тихого часа, побуду с Никитой, а ты сможешь навестить Зиновия. — Отец встретился со мной взглядом, потянулся, похлопал меня по руке. — Зин тебя очень ждет.

Тина ответила после некоторой заминки. Слова ее прозвучали довольно сдержанно:

— Да, я поняла. Значит, завтра. Спасибо большое за помощь!

Наверное, если бы не эта сдержанность, я окончательно решил бы, что все же умер и, вероятно, попал в специальное место, где грешникам показывают, какой могла бы быть их жизнь, если бы они меньше грешили…

— Ну вот, сын, — дядя Родион спрятал смартфон обратно в карман. — Как видишь, все устроилось. Сегодня с Никитой поговорил. Завтра с Алей поговоришь.

— Спасибо, отец. Ты настоящий кудесник. — Я послал своему старику признательную улыбку. — Без тебя я бы пропал…

— Ты не имеешь права пропадать, Зиновий! У тебя — сын. И компания, которую ты должен ради сына сохранить. — Взгляд Родиона Зиновьевича сделался серьезным и строгим. — Понимаю, что тебе сейчас хреново, но ты борись!

— С кем? — недопонял я.

— С собой! С поганым настроением и неверием в лучшее!

— А… я… постараюсь.

Признаваться дяде в том, что завтра, скорее всего, окончательно решится моя судьба, я не стал. Ни к чему пожилому человеку лишние переживания. К тому же, если б он знал, что именно я собираюсь сообщить Алевтине, то мог бы попытаться повлиять на ее решение. А мне этого не нужно. Не хочу отношений из жалости или потому, что за меня кто-то попросил. Пусть Тина поступает так, как подскажет ей сердце.

Дядя посидел еще пару минут и ушел. Я остался наедине с собой и своими мыслями, по-прежнему мрачными. Чтобы не утонуть в них, я начал раз за разом вспоминать наш разговор с сыном. Его неожиданные, но такие важные слова: «Папочка, я тебя очень люблю!» Удивительно, но они работали лучше обезболивающих уколов, назначенных мне докторами. Цепляясь за них, как за спасательный круг, я вдруг почувствовал, что больше не тону в бездне тоскливой безнадежности. Правда, выбраться из этой бездны окончательно сил все еще не хватало.