Афанасия Уфимцева - Все еще будет
Первым, что бросилось ей в глаза, была меховая шапка Разина. Она бы узнала ее из тысячи! Но что делает его шапка на стуле в спальне Маргариты? А он-то каков – сегодня утром заходил, жаловался, что любимую шапку украли. С немым вопросом она обратилась к проснувшейся подруге и увидела… чудовищные царапины на ее опухшем лице. Конечно же, Дуся умом понимала и сердцем чувствовала, что между Маргаритой и Разиным ничего быть не может (тем более что нутром чуяла, по кому та сохнет), но что делать с глазами – они ведь видят казахский тымак! «Какая все-таки невечная эта вечная мужская любовь, в которой он так горячо клялся, – думала она. – И почему не купила ему обычную ушанку – как у всех? Вышло бы и дешевле, и счастливее».
Маргарите пришлось рассказать всю правду. Дуся побожилась, что будет молчать. В этом можно было нисколечко не сомневаться.
С отцом удалось объясниться довольно легко. Впрочем, и объяснять не пришлось ничего. Он сам сразу, с налету во всем обвинил взбесившегося Бобика (которого он уже давно втайне недолюбливал) и предложил немедленно вернуть кота Иноземцеву либо отдать в клинику.
Маргарита с Дусей условились, что в случае возникновения вполне предсказуемых вопросов у любопытных горожан будут использовать версию, столь бескорыстно подсказанную Николаем Петровичем, – валить все на Бобика.
Но ушлых обитателей Нагорной Слободы обвести вокруг пальца не так просто. Всю дорогу до школы Маргарита ловила на себе их любопытные взгляды. Трудно сказать, кто первым пустил слушок о царапинах на ее лице, но к последнему уроку в школе появился и он. Иван Иноземцев.
Как всегда, по делу.
Во время урока заглянул к ней в класс. Судя по лицу, ее лицом остался недоволен. Как только прозвенел звонок и дети вышли из класса, вошел он.
– Я начинаю верить слухам. Мне всегда казалось, что в местных сплетнях только ложь. Но, похоже, на тебя это правило не распространяется. Что же произошло на этот раз? – произнес он строго, без доли смущения разглядывая царапины.
Маргарита поняла, что пощады не будет.
Отпираться бесполезно. Врать безнравственно. Кроме того, она была уверена, что если соврать любимому, то отношения обязательно покатятся под откос. Ибо ничто так не разрушает любовь, как вранье. Впрочем, нелицеприятная, расцарапанная правда тоже – иногда.
Не зная, с чего начать, достала из сумки письмо «друга» и протянула его милому Ване. Она уже раньше видела, как расширяются его зрачки. Так что была к этому готова. Правда, в этот раз голос его звучал скорее не осуждающе, а очень-очень трагично.
– И ты туда пошла? – спросил он, прочитав анонимку.
– Пошла, как видишь. И что мне было делать? – сдаваться она не собиралась.
– Я думаю, что в таких ситуациях люди прежде всего думают головой. Но, как я уже сказал, на тебя общие правила не распространяются. Ты всегда идешь своим непредсказуемым путем. Не думая обо мне. Не думая ни о ком. Больше всего меня огорчает другое. Ты ведь обещала мне быть в стороне от всего этого. Выходит, ты меня обманула. Как я могу доверять тебе после всего этого?
Он вдруг стал совсем спокойным. И уже говорил ровно, размеренно. Правда, немного грустно.
– Мне вдруг стало очевидным – как пелена с глаз спала, – что я не смогу связать свою жизнь с такой непредсказуемой, взбалмошной, безответственной женщиной, как ты. Я уже в том возрасте, когда хочется какой-то стабильности, тепла. Я же все время живу как на вулкане.
– Ну перестань, не принимай это близко к сердцу, – Маргарита нежно погладила Ивана по щеке. – Что Иванушка не весел? Что головушку повесил? Ведь ничего страшного не произошло. Царапины пустяковые. Ты даже не представляешь себе, как быстро все на мне заживает. Как любила говорить моя мама, до свадьбы заживет, – с тихой, спокойной улыбкой промолвила Маргарита, но голос ее дрогнул.
– Только эта свадьба будет не со мной. Я думаю, тебе лучше уехать туда, где поспокойнее. Поезжай к своему американцу, наконец. Составь ему счастье, – голос Ивана вдруг обрел не знакомые ей ранее железные нотки.
Видит Бог, такого поворота она никак не ожидала. Это было уже слишком. Минуту стояла, оторопев от услышанного. Затем, не одеваясь – в легком платье и туфельках, метнулась на улицу и, всхлипывая, понеслась домой. Остановилась лишь на мгновение – обернулась, чтобы посмотреть, не кинулся ли он за ней.
На улице не было ни души.
Войдя в пустой дом, дала волю чувствам. Рыдала, выла, причитала и бормотала что-то несусветное.
Пришла Дуся. Пыталась успокоить ее, приголубить, утешить, призвать к разуму, наконец. «Хватит, – говорит, – мерехлюндию распускать. Не стоит Иван Григорьевич твоего мизинца. И слез твоих тоже не стоит».
Все зря.
Ближе к вечеру Маргарита замолчала, затихла. Но от этого молчания Дуся заволновалась еще больше. Старалась не отходить ни на минуту. Отпаивала травяным чаем. Рассказывала что-то смешное – в основном про Разина. Ей показалось, что Маргарита стала слушать ее. Это было хорошим, обнадеживающим знаком.
Потом Маргарита рассказала Дусе все как на духу.
Немного полегчало.
К счастью, Николай Петрович пришел домой поздно. Усталый, раздраженный. Отказавшись от ужина, пошел спать. Так что с ненужными вопросами к Маргарите не приставал.
Дуся решила остаться ночевать у Северовых – на всякий случай.
Глава двадцать вторая, в которой отличится Бобик
Милый мой, милый мой,Милый королечек,Ничего не надо мне —Поцелуй разочек.
Оставшись одна в комнате, Маргарита поплотнее закрыла шторы – чтобы не видеть окно-аквариум. Стала читать книгу, чтобы отвлечься. Дальше первой страницы не продвинулась. Зазвонил мобильник. Чутье не подвело – это был он, Ваня. Отвечать не стала. Звонил еще раз пять. Чтобы не поддаться соблазну, решительно выключила телефон. В сердцах бросила его на кровать.
Пусть Иноземцев знает, что он ей совсем не нужен. Он уже в далеком прошлом. Забыт совершенно. Но все же что-то внутри ее торжествовало и тихонько радовалось.
Когда было уже глубоко за полночь, раздался знакомый стук в окно. Маргарита даже не пошевелилась. Стук стал более громким и настойчивым. Она легла на кровать и отвернулась к стенке. Стук продолжался довольно долго, с небольшими перерывами. Потом прекратился.
Прислушалась. Подождала немножко. В ужасе осознав, что терпение у милого Вани иссякло и он ретировался, вскочила с кровати и подбежала к окну. Отдернула штору.
Иноземцев улыбался. «Самодовольный индюк», – подумала она, гордо открывая окно.
В окно Иван влез легко и ловко. Решительный и решившийся. Бодрый и брызжущий энергией, несмотря на поздний час. Немного дрожал от холода (а может, и от волнения): оделся слишком легко, не рассчитывая, что придется ждать так долго. Сразу потянулся, чтобы обнять ее. И согреться.
