Барбара Хоуэлл - Простая формальность
Это верно. И по-своему соблазнительно. Очень приятно, когда кто-то знает тебя как свои пять пальцев. Кто-то. Но не твоя бывшая жена.
— Мы не смогли бы ужиться, Мэрион. Ты сама знаешь.
— Почему? На этот раз все будет по-другому. Мы заключим обоюдное соглашение. С ревностью покончено. Я уже стара ревновать. Можешь крутить с кем захочешь — я вмешиваться не буду. Я буду печься только о твоем счастье и благополучии.
— И где же ты намерена об этом печься? В Бока-Ратоне?
— Хотя бы. Или в Нью-Йорке. Или и тут, и там. Где пожелаешь. Мне все равно где жить.
— Мэрион, ты фантазируешь. Ничего у нас не получится.
— Прекрасно получится!
Она встала и вышла в соседнюю комнату — спальню. Через неплотно прикрытую дверь он видел, как она сняла туфли и скрылась в ванной.
За стеной зашумела вода. Неужели ей вдруг, ни с того ни с сего, вздумалось принять ванну? Он улыбнулся. Нет, тактик из нее по-прежнему никудышный. Он наизусть знал все ее приемы. Сначала огорошить противника неожиданной атакой, потом выставить ни с чем не сообразные требования — а под конец поспешно ретироваться и захлопнуть за собой дверь: в ванную, на кухню или, как в ранние годы их супружества, в детскую. Но сегодня тактика не имеет никакого значения: на руках у Мэрион выигрышная карта. Он смотрел на ее черную сумку на кофейном столике — и почти видел, как в воздухе над ней парят эти тысячи долларов: плотное облако хрустящих зеленых купюр… Если он сейчас откажется от этого «подарка», сколько еще лет он не сможет развязаться с Синтией? Сколько лет будет собирать сумму, достаточную, чтобы самому от нее откупиться? Отдать ей последние деньги?
— Я хочу принять ванну. — Она вернулась в гостиную, закутавшись в большое махровое гостиничное полотенце. Лицо у нее раскраснелось — то ли от выпитого, то ли от того, что она постояла над ванной нагнувшись. А она еще вполне ничего. Если бы она всерьез поставила себе цель выйти замуж, она бы наверняка кого-нибудь подцепила. Зачем ей он?
— Прекрасная мысль.
— Ладно, я тебе кое-что скажу, Клэй. Не хотела говорить, но ты меня вынуждаешь.
— Лучше не говори.
Она резко повернулась к окну. По ее позе он догадался, что сейчас она скажет какую-нибудь гадость.
— Почему ты всегда заставляешь меня чувствовать себя такой стервой?
Потому что так оно и есть, милая моя, подумал он, но вслух говорить не стал. Он надеялся, что сможет с ней как-нибудь поладить: либо убедит, что без него ей будет гораздо лучше, либо попросит считать, что эти семьсот пятьдесят тысяч он берет у нее в долг, либо, на худой конец, пообещает выполнить ее желание — жениться на ней.
— Так вот. Я — по собственной инициативе — даю, или дам, твоей жене три четверти миллиона долларов. Это для тебя что-то значит?
— Что за вопрос! Ты мне делаешь невероятно щедрый подарок. Ты замечательный, удивительный человек. Я не нахожу слов, чтобы выразить, как я тебя благодарен.
— Если я такая замечательная, почему бы тебе не вернуться ко мне? Ты знаешь еще кого-нибудь, кто относился бы к тебе так же, как я?
— Не могу, Мэрион. Не могу и все.
— Тогда все отменяется. — В позвоночнике у нее что-то хрустнуло — так резко она повернулась. — Денег я ей не дам. Будешь с ней жить до скончания века.
— Прекрасно. Мне все равно.
— Но ты же ее ненавидишь! Она обирает тебя. А я могу тебе помочь от нее избавиться.
— Да, я ее ненавижу, но мне также ненавистна мысль о том, чтобы жить с тобой.
— В тебе осталась одна ненависть.
— Верно. Я главный злодей. Всех ненавижу, такой я скотина. А ты — само совершенство, воплощение щедрости и альтруизма. Надо упасть перед тобой на колени и молиться на тебя денно и нощно.
— Ах ты, сукин сын! Ты стоишь Синтии. — Она взмахнула рукой, и полотенце упало на пол. Она стояла посреди комнаты голая, жалкая — торчащий живот, бледные груди, напряженное сердитое лицо. Он отвел глаза. Какая уж тут Патти Пфайфер? Перед ним была его старуха-жена, и он сам почувствовал себя стариком.
Она подбежала и прижалась лицом к его плечу.
— Клэй, подумай, подумай! Мы еще будем счастливы. — Она не плакала, но изо всех сил старалась выжать из себя слезы. — Все будет хорошо. Крути на здоровье со всеми своими секретаршами подряд, я тебе слова не скажу, только возвращайся на ночь домой. А дом — это моя забота. У нас будут бывать знакомые, мои друзья. — Ее глаза мечтательно затуманились. — Ты купишь яхту, сможешь плавать куда захочешь. Мы даже можем купить самолет. Денег куча, можно жить в свое удовольствие. Купим самую роскошную яхту, поплывем в Европу…
Он попытался высвободиться, но она не отпускала его. Фантазия уже работала на полную силу.
— Мы будем путешествовать. Ты пораньше уйдешь на пенсию или просто бросишь работать. Как захочешь. — Она торопливо чмокала его в щеки, в лоб, не переставая говорить. — Я буду давать тебе деньги для игры на бирже. Мальчики будут приезжать чаще. Господи, мы стареем! Надо же успеть что-то взять от жизни, хоть напоследок!
— Тем более, что ты откупилась от Синтии?
— Да брось ты свою Синтию! Нам и без всякой Синтии стоило бы пожениться. Это самый лучший вариант для нас обоих. Не случайно же мы выбрали друг друга, когда нам было по двадцать лет. И тогда понимали, и сейчас понимаем: нам суждено быть вместе.
— Перестань, Синтия, замолчи!
— Скажи «да». И я не Синтия!
— Вода! — Он вырвался от нее и побежал в ванную — как раз в этот момент ванна наполнилась до краев, и вода с шумом хлынула на кафельный пол.
Смеясь, они принялись в четыре руки вытирать пол, и, отжимая мокрые полотенца над раковиной, снова, как в молодости, делая что-то дружно, вместе, они решили — он решил — да. Да, Мэрион, ты победила. Я женюсь на тебе.
Брюки у него намокли до колен, и он их снял. Потом скинул рубашку. Мэрион наклонилась, стоя по щиколотки в воде, вытащила из ванны коврик, чтобы слить с него воду, и усмехнулась Клэю. В ее глазах светилось торжество. Он провел рукой по ее голой спине. Ничего, нормально. Хэнка она вполне устраивала — устроит и его. Она права: они еще могут пожить в свое удовольствие. Во всяком случае, с ней ему будет лучше, чем с бедной Синтией.
Когда пол был вытерт досуха, она сказала:
— Давай ляжем.
— Ты хочешь? Неужели? — спросил он, придав голосу умеренно удивленный оттенок.
— Да, ты прав. — Она отвела глаза. Виноватое выражение лица ей шло, хотя бывало у нее не часто. — Прошло всего шесть… даже пять с половиной недель после того, как Хэнк… ты считаешь, что я дрянь?
— Нет, что ты.
— Хэнк тоже мне многое прощал. Ты не поверишь, но пять лет с Хэнком совершенно меня изменили.
— А я, как видишь, прежний.
— Я знаю. — Она смотрела на него в раздумье. — Попрошу своего адвоката завтра же переговорить с Синтией.
— Можешь обратиться и к моему адвокату.
— А за разводом пусть съездит в Доминиканскую республику. Там все оформляют очень быстро.
Он посмотрел ей в глаза, сосредоточенные, полные далеко идущих планов, и подумал, что вряд ли захочет когда-нибудь лечь с ней в постель.
Зазвонил телефон.
— Я подойду, — сказал он. Она хотела его остановить, но он уже снял трубку в спальне.
Звонили с телеграфа. Да, он Мэрион Хендерсон. Да, он слушает внимательно. И ему прочли телеграмму, которую послала Синтия:
«МЭРИОН БОЛЬШОЕ СПАСИБО ЗА ПРЕДЛОЖЕНИЕ РЕШИЛА УСТУПИТЬ ВАМ КЛЭЯ ДАРОМ ТОЧКА НАМЕРЕНА РАЗВЕСТИСЬ ЛЮБОМ СЛУЧАЕ ТОЧКА УВАЖЕНИЕМ СИНТИЯ».
— Не могли бы вы прочесть это еще раз моей жене? Секунду, я позову ее.
— Не беспокойся, я взяла другую трубку, — сказала Мэрион из гостиной. — Но прочитайте еще раз, пожалуйста.
Текст прочитали еще раз.
— Будьте добры, пришлите мне копию в отель. Большое спасибо. Да, и я желаю вам всего лучшего. — Она повесила трубку.
Они двинулись навстречу друг другу и остановились в дверях между гостиной и спальней.
— Даром! — сказал он.
— Что значит «даром»?
— Это значит, что она не хочет брать у тебя денег.
— Не может быть. Неужели она такая дура?
— По-моему, с ее стороны это очень благородно.
— А по-моему это ужасно.
— С чьей точки зрения? — Он попытался сдержать клокочущий в горле смех. Ничего не скажешь, повезло ему на жен! Одна невероятнее другой!
Он пошел в спальню одеваться, оставив Мэрион в гостиной. Она стояла, прижав ладони ко лбу. Клэй готов был плясать от радости. Синтия, эта мотовка, тратившая деньги без счета, не вылезавшая из антикварных и мебельных магазинов, отмахнулась от трех четвертей миллиона! Еще один парадокс в длинной цепочке парадоксов, которых он привык ожидать от нее и которые отчаялся понять. Но все естественно. Мэрион недооценила Синтию. Она увидела в ней только лавочницу, не разглядела ее прирожденной склонности к неожиданным поступкам, рывкам в сторону и непредсказуемым поворотам.
