Анна Годберзен - Скандал
– Хильда, не давай ему ничего, – отец нервно прошелся по комнате, сцепив руки за спиной, – Я вижу, Генри, ты уже пришел в себя. Но мне кажется, ты не слишком отчетливо помнишь прошедшую ночь. Однако я узнал некоторые детали и хочу тебе помочь кое-что вспомнить. Именно поэтому мы с Хильдой пришли сюда…
Генри посмотрел на девушку. Она служила у них довольно давно и уже привыкла хранить его секреты. Теперь же Хильда стояла, опустив голову, и старалась не смотреть в глаза юному хозяину. Он еще раз взглянул на сок и затем на отца, облаченного в тройку из дорогой бежевой ткани. Генри подумал, что такой костюм должен производить особое впечатление на железнодорожных рабочих и слуг. Он скривил губы и отвернулся, пытаясь дать отцу понять, что на него эти уловки не действуют.
– Продолжай, Хильда, – властно изрек отец. – Повтори Генри то, что сообщила мне.
Девушка помолчала в нерешительности и, только когда отец бросил на нее многозначительный взгляд, торопливо сказала:
– Я видела молодую леди, уходившую вчера поздно ночью. На ней было красное платье, и вела она себя довольно шумно. Платье выглядело новым и очень дорогим.
Г<гнри почувствовал слабость во всем теле. Он помнил, как вчера в своем роскошном платье приходила Пенелопа. Но как он мог так опрометчиво оставить ее одну! Обхватив голову руками, он слышал, как отец велел Хильде удалиться на кухню. Увы, вместе со сладким апельсиновым соком…
– Не думаю, что ей стоит слышать следующую часть нашего разговора, – старший Шунмейкер скрестил руки на груди. – Ты помнишь, как добрался до дома?
– Нет, сэр, – глухо ответил Генри.
– Тебя скинула лошадь, – обрубил мистер Шунмейкер, – У тебя синяки по всей левой стороне тела и порезы от неудачного приземления в розовый куст. Что-нибудь припоминаешь?
Генри покачал головой.
– Я был пьян, – произнес он, пытаясь изобразить стыд н уверенность в своем неведении. Конечно же, он прекрасно помнил свое позорное приземление, но при этом совсем не был уверен, что сможет внятно объяснить отцу причину, по которой проник в окно младшей сестры своей невесты. Иногда ему казалось, что быть постоянно пьяным – лучший выход из любой ситуации.
– Генри, я не дурак и прекрасно знаю, что ты был пьян. Ну, так ты поведаешь мне историю или придется сделать это самому?
– Ты, наверное, лучше знаешь, – грустно усмехнулся Генри.
– Прочти это сам, – с отвращением ответил отец, швыряя ему газету. Она с шелестом промчалась в воздухе и попала Генри прямо в лоб. Избегая взгляда отца, который продолжал в ярости расхаживать по комнате, юный Шунмейкер поднял сложенные листы и увидел, что нужная статья обведена красными чернилами.
– Все это очень печально, – изрек Генри, закончив читать.
Несмотря на ироничный тон, он именно это и имел в виду. Тот факт, что его видели пьяным разгуливающим по городу и публично осмеяли в газете, совершенно не радовал. Но сейчас Генри не сильно огорчился тому, что узнал о себе, – в эту минуту гораздо сильнее, чем стыд, его мучила жажда. Он понял, что хочет только одного – выпить целый графин сока. И тогда, может быть, он сможет взять себя в руки и как-то оправдаться.
– Действительно, – ответил отец, с еще большим сарказмом, чем это сделал Генри. Сын смотрел, как старший Шунмейкер, не разжимая сцепленных за спиной рук, замедлил шаг и приблизился к окнам, выходившим на Пятую Авеню. Он понизил голос, который от этого, правда, не стал менее грозным. – Куда уж печальнее… А ты хочешь узнать, где я был прошлой ночью, Генри?
Сын молча смотрел на отца. Рано или поздно ему все равно расскажут об этом. Скорее даже рано.
– Я был в «Вальдорфе» с мэром и самим адмиралом Дьюи. Ты знаешь, что его прочат в президенты? Это был прекрасный политический шанс! И я никак не ожидал, что ты разрушишь все мои планы.
Генри попытался прилизать волосы и руками разгладить рубашку, чтобы выглядеть хоть немного достойнее. Отец тем временем отвернулся от окна и вновь уставился на сына.
– Я хотел – вместе со всем городом! – увидеть тебя с твоей прелестной невестой в «Вальдорфе». И можешь представить всеобщее разочарование, когда ты не появился? В этот вечер весь Нью-Йорк жаждал сплетен, и ты предоставил им достаточно поводов. Ты в очередной раз продемонстрировал всем свою безответственность, Генри, – Отец, сжав губы, отвернулся, а юный Шунмейкер так и не мог ничего придумать в свое оправдание. Он просто молча смотрел, как отец перевел дыхание, одернул фрак и вернулся к своему обычному раздраженно-деловому тону, – Вот что мы сделаем, Генри! Своим вчерашним поступком ты превратил вашу помолвку в фарс, и многие уже считают ее насквозь фальшивой. Но мы перекроем этот досадный эпизод более значительным эпизодом. Но только гораздо более позитивным…
Генри, который часто становился невольным объектом газетных новостей, не хотел сейчас даже в мелочах спорить с отцом. Он поднял на старшего Шунмейкера печальные глаза и виновато вздохнул. Отец медленно приблизился к нему. Генри неотрывно смотрел в его мрачное лицо, покрытое красными пятнами, и думал, сможет ли когда-нибудь стать хорошим сыном и положить конец бесконечным конфликтам.
– Более значительным эпизодом? – повторил он механически.
– А, так ты понимаешь, о чем я! Как мило. Да, куда более значительным. Завтра ты пойдешь к Холландам и будешь с ними особенно любезен. А сегодня вечером я отправлю к миссис Холланд Изабеллу, чтобы немного разрядить обстановку. Ладно, разберемся с этим ближе к обеду.
Генри попытался вникнуть, но чувствовал себя слишком больным и издерганным.
– Так… в чем идея? – уточнил он, морщась от очередного приступа головной боли.
Вильям Шунмейкер оживленным взглядом посмотрел на сына и гордо улыбнулся.
– Мы передвинем свадьбу на более ранний срок. Величайшую свадьбу девятнадцатого столетия, вот как назовут ее в газетах! Людям это понравится.
– Ты говоришь о моей свадьбе? С Элизабет? – спросил Генри с оцепенением, все еще плохо соображая, – Передвинем… На какое число?
Генри с ужасом наблюдал, как отец извлекает из кармана золотые часы. Он улыбался, довольный собственной затеей и уверенный в своей изворотливости. И из-за этого Генри чувствовал себя еще более неуютно.
– Если хочешь остаться без наследства, я буду вынужден… – отец пронзительно посмотрел на него, – Я предпочел бы этого не делать, но если придется…
– Нет, сэр, мне не хотелось бы доводить до этого – Генри опустил ресницы, ненавидя себя за трусость.
– Ну что ж, тогда, Генри, мой мальчик, если у тебя нет никаких планов на воскресенье, – это будет восьмое октября, – мы вас поженим.
Генри в оцепенении посмотрел на горделивую усмешку отца и понял, что времени у него почти не остается…
