Анджела Дрейк - Любовница
К полуночи Джорджиана безумно хотела спать. Алессандра с железным упорством продолжала бодрствовать. Она была уже в изнеможении от страха и рыданий, но каждый раз, едва погрузившись в дремоту, тут же просыпалась и снова начинала плакать.
У Джорджианы появилась резь в глазах. Кожу покалывало, мышцы на руках и ногах подергивались.
Детский ужин был отвергнут и стоял на столе, покрываясь корочкой. Открытые баночки мясного пюре, протертой моркови и пюре из яблок издавали одинаково кислый запах, от которого Джорджиану начинало мутить. К этому примешивался запах мокрого подгузника, результат изнурительной получасовой борьбы в попытке переодеть извивающуюся и брыкающуюся Алессандру.
Пытаясь накормить ребенка, она забрызгала едой все платье. Ее чулки стали липкими, на туфлях блестели нити засохшего пюре.
Было уже очень поздно. Непрекращающиеся детские вопли пронизывали ее, как горячие иглы. Даже если она будет кричать на всю округу. Даже если вся деревня сбежится и начнет колотить в дверь.
Она должна лечь спать. Это немыслимо – не иметь возможности заснуть. Как это родители выдерживают такое? А если это будет продолжаться несколько дней? Недель? Она решила переодеться в ванной комнате на первом этаже, открыв краны на полную мощность, чтобы заглушить шумом воды доносящийся сверху крик.
Она припомнила, что читала в газетах сообщения о родителях, которые избивали своих малолетних детей. И даже убивали их. Неожиданно это стало возможно понять.
Розовое зарево поднималось над холмистым Корнуоллским побережьем, когда Сол Ксавьер и доктор Дейнман подъехали к городку. Крутая дорога, ведущая в центр, поблескивала от утренней росы.
– Как давно вы не были здесь? – поинтересовался доктор светским тоном. Его ладони были влажными от тревожного ожидания. Он чувствовал себя так, как будто находится в разгоняющемся на взлетной полосе реактивном самолете.
– Десять лет. Может быть, больше. Я не очень люблю деревенскую жизнь.
– А Джорджиана?
– Она терпеть не могла это место. В реальности. Конечно, с ним были связаны золотые воспоминания детства. Ни она, ни ее родители не могли расстаться с ним. Коттедж давно следовало продать, но ее мать и слышать об этом не желала.
Он остановил машину у обочины дороги. Живая изгородь скрывала нижнюю часть дома. Перед ней был цветник с обилием роз и ярких гладиолусов. На узкой вымощенной дорожке стоял сверкающий голубой "мерседес".
– Да, она здесь, – мрачно сказал Ксавьер. Он помедлил, глядя на окна второго этажа. Занавески все еще были задернуты. – Итак? Что теперь?
Доктор Дейнман почувствовал холод пронизывающего взгляда этих серых глаз.
– Мы не должны делать ничего такого, что может встревожить ее. Мы должны действовать как дружелюбные гости.
Ксавьер насмешливо хмыкнул.
– Это невозможно. Я готов убить ее.
– Я первым войду в дом, – сказал доктор, бесшумно закрывая за собой дверцу машины.
Страх владел им: по опыту он знал, что поведение человека представляет собой линию с высокой степенью предсказуемости, на которую наложен пунктир резких спонтанных импульсов. И в состоянии беспокойства тенденция подчиняться слепым импульсам становится более выраженной. Доктор не лгал, когда говорил Ксавьеру, что Джорджиана не склонна к разрушительным действиям. Но общие тенденции в мотивации поведения далеко не опреде-деляют жизненную ситуацию.
Стоя у входной двери, он напряженно прислушивался, не раздастся ли детский плач. От страха у него ныло под ложечкой.
Он осторожно постучал в дверь. Подождал. Постучал снова. Стукнул сильнее. Наконец ударил в тяжелый железный колокольчик.
Его звук, казалось, разорвал спокойствие раннего утра. Выстрелом отозвался в ушах доктора.
Дверь отворилась, и на пороге появилась Джорджиана, бесподобно красивая в атласном аквамариновом пеньюаре. На лицо наложен безукоризненный макияж, сквозь который почти не видно следов переутомления, хотя меж бровей пролегли едва заметные складки, а от углов глаз расходились веером тонкие линии морщинок. Доктор никогда не замечал их раньше.
Она удивленно посмотрела на него. Дом позади нее выглядел мрачным и безжизненным. Гнетущая тишина висела в воздухе.
– Джорджиана! – сказал доктор, беря ее за руки. – Я приехал взглянуть на ваш летний домик.
Она медленно отступила в сторону.
– Вы прекрасно выглядите, – сказал он ей, проскальзывая в узкий коридор. – Вы никогда еще не были так красивы. – Он ободряюще положил ей руку на плечо, слегка сжав его перед тем, как убрать ладонь.
Она провела его в недавно отремонтированную кухню. На столе был ужасающий беспорядок. Как в какой-нибудь убогой трущобе. Засохший грязный подгузник на одном из стульев. Зловоние.
Джорджиана возилась с чайником у раковины.
Обозревая внешнюю обстановку и раздумывая над внутренней ущербностью Джорджианы, доктор Дейнман с удивлением понял, что испытывает шок и отвращение. Он считал, что он выше этого. Но это не был его врачебный кабинет. Это была жизнь.
– Так это и есть ваш летний дом, – произнес он, осматриваясь вокруг. Она кивнула. Тишина становилась невыносимой.
Джорджиана закрыла кран и замерла, откинув голову, как чуткий одинокий олень в чужом лесу.
– Вам здесь нравится? – осторожно спросил доктор.
– Я не могла уснуть, – жалобно сказала она. – Я совсем не спала. Не видела хороших снов.
Доктор Дейнман по привычке не спешил с ответом, обдумывая, что сказать.
Джорджиана напряглась. Покосилась на дверь, ведущую наверх. Доктор проследил за ее взглядом. Он чувствовал себя парализованным, лишенным способности действовать.
Неожиданно Джорджиана метнулась к двери и со злостью захлопнула ее. Затем начала оглядываться вокруг, озадаченно моргая. В следующее мгновение она подошла к ящику для ножей. Медленно вынула длинный хлебный нож, затем достала из красивой керамической хлебницы с ручной росписью хлеб. Доктор Дейнман заметил, что это нарезанный хлеб. Джорджиана уставилась на лезвие ножа, внимательно рассматривая его, слегка поворачивая, так что оно вспыхивало, отражая бледный свет пробивающегося сквозь дымку солнца.
Она испытующе провела пальцами по блестящим острым зубчикам. Кровь выступила на подушечке ее большого пальца. Джорджиана подняла голову, встретившись взглядом со своим доктором. Затем снова посмотрела на нож.
Доктор Дейнман сделал глубокий вдох, стараясь сохранять спокойствие.
Джорджиана повернулась и посмотрела в окно. Проследив за ее взглядом, доктор увидел Ксавьера, идущего по дорожке к дому. Он внутренне сжался. Реакция Джорджианы на появление мужа могла быть непредсказуемой.
