Наталья Костина - Верну любовь. С гарантией
— Дурочка, у тебя от природы кожа хорошая, а ты, вместо того чтобы беречь то, что даром досталось, портишь ее всякой дрянью. Ты бы еще вазелином мазалась!
Теперь все строго по инструкции — тоник, молочко, дневной крем, ночной, крем для век, крем под глаза. Господи, как все, оказывается, сложно! Конечно, эта женщина детский крем может только презирать. Катя вздохнула. Еще чуть-чуть — и преображение будет полным. Остался только сущий пустяк — чтобы в это поверили те, кто начнет охоту за ней. За Екатериной Соболевой. Да, теперь она — Екатерина Соболева, капризная богатая дамочка, дрянь, каких поискать. Убила собственную мать, чтобы заполучить деньги своего мужа. И тратит эти самые неправедно доставшиеся деньги направо и налево. У нее дорогая машина — «Порше 911 Каррера», красное сверкающее чудо, увидев которое невозмутимый Приходченко чуть не упал в обморок. Он почему-то совершенно уверен, что Катя на ней куда-нибудь въедет. Катя и сама этого боится до смерти, боится даже больше, чем быть «тем живцом, на которого они их поймают». Вчера, дрожа как осиновый лист, она проехала в ней по городу. Никогда она так сильно не боялась, даже на госэкзаменах. Но все-таки взяла себя в руки, ехала даже лучше, чем ожидал Приходченко. Зря, что ли, Наталья столько времени и сил убила на нее? Просто Катя вдруг почувствовала, что она — никакая не Скрипковская, а Екатерина Соболева, что эта машина — так, пустяк. Причуда богатой женщины, то есть ее, Кати. Если она захочет, еще десяток таких машин купит.
Приходченко о своих психологических экзерсисах она говорить не стала, иначе он решил бы, что у нее совсем крыша съехала. Как там у Станиславского? «Не верю»? Очень плохо, если, глядя на нее, кто-нибудь скажет так же. С утра ей нужно в «Париж» — она там хозяйка, и дел, как у всякой хозяйки, у нее невпроворот. Хорошо, что этот «Париж» только открылся — настоящую владелицу знала только управляющая Инна Евгеньевна. С ней Наталья и Банников поговорили сами, без посторонних. Инна нанимала персонал, ставила на ноги хозяйство в каждом приобретении семьи Антипенко и своей высокооплачиваемой работой очень дорожила. Впрочем, торчать там целыми днями ее никто не просил — достаточно просто наезжать. Даст Бог, под опытным руководством Инны Катя за месяц отсутствия хозяйки не наломает никаких дров. А может быть, все закончится гораздо раньше и она вернется к своему привычному образу жизни, к своей настоящей работе. Она вздохнула. То, что она здесь и сейчас, — и есть ее работа. И ее необходимо сделать хорошо. Иначе не стоило и начинать.
* * *— Кабанников, ты не спишь?
— Ты же крутишься, как кобель в лодке, и раскладушкой скрипишь. Может, я тебя в кухню выгоню? Сколько можно по чужим раскладушкам спать? Иди, Игореша, к себе домой.
— Бесчеловечный ты все-таки до крайности, Предбанников. Лучшего друга ночью из дому гонишь. Жену тоже извести собрался. Нехороший ты человек.
— Зато ты у нас очень добрый. Никому отказать не можешь! Девушкам головы морочишь, а потом по всему городу прячешься.
— Ну достала она меня, пойми! Сегодня к дому подхожу, а она уже там. Еле ноги унес. На этой неделе только два дня дома ночевал. И то дергался — окна зашторил, свет включить боялся.
— Вот это любовь! — с чувством сказал Банников. — Может, и правда женился бы ты на ней? И где ты только таких берешь?
— У следачки она сидела, а я зашел как раз, — со вздохом признался Лысенко, и раскладушка тоже вздохнула. — Черт меня принес, не иначе. Она и говорит: «Проводите меня, товарищ капитан, я одна по темноте ходить боюсь». Да ни хрена она вообще не боится! Караулит меня в темных подворотнях. Я же говорю, маньячка.
— А чего ты к Катерине не попросился пожить? У нее же хата осталась пустая?
— Держи карман шире! — язвительно ответил измученный женской любовью капитан. — Не ты один такой умный. Бухин тоже шустрый, как сперматозоид. Он первый подсуетился, у него, похоже, медовый месяц.
— Все, спать, — приказал Банников. — Завтра будет тяжелый день.
* * *— Завтра будет тяжелый день, — задумчиво пробормотал Саша, поворачивая бра так, чтобы лампочка не светила Даше в лицо.
— А почему? — тут же живо поинтересовалась она и открыла глаза.
— Я думал, ты спишь.
— Заснешь тут с тобой! — Она потянула на себя одеяло. — Я тебя люблю.
— Я тебя тоже люблю, Дашка, ужасно. Даш, а какую ты фамилию после свадьбы брать будешь? — вдруг озаботился он.
— Мужа, конечно, — удивилась она. — Жена всегда фамилию мужа должна брать.
— Ну, это предрассудки. Все должно быть по желанию. Если ты мою фамилию не захочешь, то я пойму. У меня ведь фамилия такая… некрасивая.
— Сашка, ты чего? — Она легонько пнула его под одеялом. — Дурачок ты! По-моему, нормальная фамилия. А если дослужишься до генерала, то вообще класс! Генерал Бухин, — важно протянула она и легонько прыснула. — По-моему, звучит. Отличная просто фамилия.
— Отличная от других, — пробормотал Бухин. — Вдруг ты стесняться будешь?
— Вот пристал! Если хочешь, можешь мою фамилию взять. Генерал Серегин. Тоже звучит.
— Ну… несолидно мужчине это… В отделе дразнить будут.
— Тогда не морочь мне голову! — Даша пристроилась к нему на плечо. — Солидно, не солидно! Нормальная фамилия. И имя хорошее. Мое любимое. Мальчика мы тоже Сашей назовем. Хорошо?
— А если девочка?
— Все равно Сашей!
— Дашка, ты с меня все одеяло стянула!
— А это чтобы ты глупостей не говорил! Вот у нас в группе девушка была Гарбуз.
— Ну и что? Нормальная фамилия. Украинская.
— Фамилия-то, может, украинская, но звали ее Кармен. Кармен Гарбуз. Папаша ее клубом заведовал в каком-то поселке, подвинулся на культуре и назвал дочь Кармен. Вот это я понимаю! А ты всего лишь Бухин. И то Саша. А не Хосе какой-нибудь. Хосе Бухин! Отдай! Это мое одеяло!
— А мое тогда где?
— А у тебя одеяла не было! Ты его приносил? Не приносил! А это одеяло женское, розовое. Значит, мое! А фамилию можно сменить на любую, какую хочешь. Я статью в журнале читала, там у одного типа была фамилия Дурило. Так он ее сменил на Царь.
— Нужно было через черточку. Так лучше. Дурило-Царь.
Дашка засмеялась.
— Ну и ты можешь быть Бухин-Серегин.
— Это примерно как Дурило-Царь. Даш, мы сегодня спать будем?
— Ты сам первый начал!
Он притянул ее к себе и поцеловал в душистые блестящие волосы.
— Дашка, ты такая красивая! И что ты во мне нашла?
— Ты самый лучший, — сообщила она, удобнее устраиваясь рядом. — Самый-самый! — пробормотала она. — Такая кровать у вашей Катерины мягкая… — Сон неумолимо смежал ей веки, но спать было так жалко, когда можно было еще поговорить с любимым человеком, пусть даже о таких пустяках, как фамилия Дурило-Царь!
