Хербьёрг Вассму - Бегство от Франка
— Не понимаю, почему людям не положено по своему желанию регулировать температуру и открывать окна, — сказала я.
— Может, те, кто жили здесь до нас, пытались спрыгнуть в шахту? Вонючие гостиничные номера, которые к тому же называются «Бест Вестрн», могут любого довести до того, что ему захочется предпринять что-нибудь практическое, — объяснила мне Фрида.
Я откинула занавеску в сторону и посмотрела вниз на грязную дыру с высоты четвертого этажа. Возникло tableau:
Молодая женщина стоит у окна на третьем этаже в маленьком норвежском городке. Яркое солнце напоминает, что стекла давно не мыты. На женщине длинный, широкий свитер. Она медленно открывает окно и чувствует поток воздуха. Он не очень холодный. Не без труда она забирается на подоконник. Стоит на одном колене, упершись другой ногой в край подоконника. Выцветшие, давно потерявшие форму брюки натянулись на животе и в промежности. Она крепко держится обеими руками и смотрит вниз на штатив для велосипедов, два велосипеда и четыре контейнера для мусора. На одном контейнере нет крышки. Ветер играет с пластиковым пакетом из супермаркета. Даже не слыша, она знает, что он тихо шуршит. Полосатая кошка прыгает на контейнер, закрытый крышкой. Она поднимает голову и, лениво облизываясь, смотрит на женщину. Потом лижет лапы. Вытянув заднюю лапу, вылизывает под хвостом. Медленно, тщательно. Время от времени кошка перестает вылизывать себя и светящимися глазами наблюдает за женщиной. Наконец сворачивается клубком и забывает о ней. Женщина наклоняется вперед и пытается понять, где находится центр тяжести. Где он? Когда нарушится равновесие и она уже не сможет удержаться на подоконнике? Речь идет о нескольких сантиметрах, чуть-чуть вперед. Она уже слышит тяжелый удар, с каким ее тело падает на землю. Но сначала она упадет на контейнер и полосатую кошку. Слышится грохот опрокинутого ею контейнера. Кошачьи когти обжигают ей щеку. И крик:
— Неужели ты думаешь, что кто-то по тебе заплачет? Спускайся вниз, идиотка!
Канал в Страсбурге
Я проснулась от непонятного звука и сразу почувствовала, что Фриды нет в номере. Тем не менее какое-то время я еще лежала и слушала. Все было тихо. Я зажгла настольную лампу. Два ночи. Я оставила ее в одиннадцать в баре отеля, поднялась и заснула, как только легла. Весь день мне казалось, что у меня начинается грипп или что-то в этом роде.
Сев на крышку унитаза, чтобы послушать, не раздадутся ли ее шаги, я пыталась понять, что же случилось. Возможность того, что Фриде захотелось провести ночь в баре отеля, была невелика. Будь это кто-нибудь другой, я бы могла предположить, что она, избитая и пьяная, валяется в сточной канаве или что ее ограбили и сбросили в канал. Но с Фридой такого случиться не могло.
Нет, это был один из ее приемов, позволяющих ей держать меня в напряжении. Она как будто наблюдала за моим страхом через вентиляционное отверстие. Оправдались мои наихудшие предположения: я не должна доверять Фриде. Да, она сама выбрала меня, но с таким же успехом она в любую минуту может выбрать кого-нибудь другого. Собственно, я всегда это знала. Во всяком случае, после того, как стало ясно, что она поддерживает отношения с женой Франка.
Мне не хотелось признаваться, что я сама не раз намеревалась расстаться с Фридой. Заглянув в платяной шкаф и под кровать, я заглянула даже под дверь, но, не успев лечь, снова вскочила и позвонила портье. При звуке усталого голоса ночного портье на другом конце провода мне стало стыдно. Что я могла ему сказать? Что чувствую себя одинокой? Спросить, не видел ли он, когда ушла Фрида? Я буркнула извинение по-норвежски и положила трубку.
На лампе был полотняный абажур. Когда-то он, безусловно, был красивый. Золотистый. Но слишком мощная лампочка превратила его в старую карту с нечеткими границами и стертыми обозначениями городов, в которых я никогда не была. Своеобразный подпольный мир с грязными трещинами и пятнами от вина, крови, кофе или воды. Кто их разберет. Дрожа, я поставила лампу на пол. Но не погасила ее. Отверстие наверху абажура образовало на потолке злой глаз.
Вскоре он начал мучить меня, даже когда я лежала, зажмурившись. Но я не могла заставить себя погасить лампу. Я принесла из ванной полотенце и прикрыла лампу сверху. Свет стал не таким ярким, и глазеющее око исчезло. Я попыталась заснуть, но одна мысль заполнила мою голову и я не могла прогнать ее. Она стучала у меня в голове и предупреждала: «Пожар!» Полотенце могло прикоснуться к лампочке. Я сдернула полотенце и спряталась под одеяло. Оно было тонкое и негнущееся, как тюфяк из тростника. Сейчас я предпочла бы перину, которая облегает тело, легко прикасается к спине и затылку и греет, не обладая тяжестью.
К утру, должно быть, я все-таки задремала, потому что проснулась от шума воды в трубах. Мне послышалось, что кто-то возится в ванной. Я вскочила и пошла туда. Разумеется, там никого не было. Лишь когда я вытиралась после душа, появилось бледное лицо Фриды. Несмотря на черноту под глазами, вид у нее был самый невинный.
— Привет! — сказала она.
— Где ты была?
— В порту, смотрела грузовое судно Гюнтера, — весело ответила она с таким видом, словно сообщила о ранней пробежке вдоль канала. Впрочем, я и так уже давно все поняла. Фрида пустилась в плаванье на всех парусах.
Мы сидели на скамье на солнышке. На берегу реки, а может, это был канал. Берега были выложены большими каменными блоками. Они были точно пригнаны друг к другу и держались благодаря собственной тяжести. Сила притяжения, думала я, одинаково опасна и надежна. В конце концов мы подчиняемся ей. И, если не падаем по своей воле, всегда найдется кто-то, кто позаботиться о том, чтобы подтолкнуть нас, семь локтей вниз, и мы падаем, замурованные в урны, или же наш развеянный прах свободно опыляет землю.
Кто-то отдается на волю воды. Течений. Это свободнее, но уж чересчур одиноко. Я увидела себя, плавающую вместе с мальками сельди по тому, что некогда было кишечной системой. Мы свободно вплывали и выплывали. По крайней мере, мы могли вымыться. Особенно, если речь шла о море. Вечный моцион. Ведь там, в глубине, ничто никогда не останавливается. Приятно было думать, что тебя вечно будет качать. Как бы глубоко там ни было.
Я не удостоила Фриду ни словом. Но было не похоже, чтобы ее это огорчило. Она начала что-то записывать в новом блокноте с листами из рисовой бумаги. Я помнила этот блокнот, купленный в какой-то лавочке в Праге. Спрашивать, что она там записывает, было ниже моего достоинства. Еще не хватало!
Вода из Рейна или неизвестно откуда текла у моих ног. Ее поверхность была неспокойна. Тени менялись и передвигались, как мели при слабом течении. У противоположного берега вода двумя потоками обтекала старую лодку, привязанную у края канала. Лодка сопротивлялась и пыталась отвязаться. Она хотела уплыть прочь. Поиграть с волной. Но была привязана двумя веревками и не могла сдвинуться с места.
