Первый/последний - Тори Ру
Маленький город, серые дома, белые облака...
Мы так и будем сталкиваться лбами — на парах, на улице, в торговом центре. Влад сделает вид, что между нами ничего не было, а мне каждый раз придется отходить от болезненного удара под дых.
Мне здесь не место.
Поставлю учебу на паузу, тайком вернусь в столицу и подыщу подходящую подработку.
Внезапные решения, перемены и сложности уже не страшат, а я не люблю быть кому-то должна.
Со звонком распахиваются полированные двери, толпа студентов входит в спортивный зал. Рамы под потолком раскрыты, на полу скучает баскетбольный мяч — оранжевый и пупырчатый, как апельсин.
Расстегиваю молнию на олимпийке и смиренно встаю под кольцо, но лютый препод подходит вплотную, отводит глаза и тихонько бубнит:
— Александрова, до конца семестра можете быть свободны. Наказывать за пропуски не стану, а зачет пойдет автоматом.
Я не верю своим ушам. Неужто и он признает свою ошибку и извиняется?
***
Мне некуда идти — в коридорах висит гулкая тишина, аудитории заперты, витрины в столовой зияют первозданной пустотой — работники только что приступили к нарезанию салатов и выпеканию булочек.
Мучительно мерзну, обнимаю себя за плечи и плетусь в курилку — можно понаблюдать за занятиями небесных созданий с сердцами злобных гарпий и отвести душу, в конце зрительной дуэли показав им средний палец.
Занимаю укромное место в окружении поредевших кустов и расправляю плечи, но минутная расслабленность сменяется досадой — Елистратов, поигрывая бицепсами, энергично направляется ко мне.
Принесла нелегкая...
Ковыряю заусенец и прикидываю, как лучше отреагировать на его соболезнования по поводу отсутствия Болховского, но Макар останавливается в паре метров — возле высокого грузного парня в сером пиджаке и черных джинсах. Он с почтением пожимает верзиле руку и улыбается так заискивающе, что фотогеничная физиономия рискует треснуть.
Я узнаю этот силуэт даже со спины... и ужас горячей волной ухает в желудок. Ноги становятся ватными, в виске пульсирует жилка, во рту возникает фантомный привкус железа.
— Да вот же она, — Макар указывает на меня и приветливо машет: — Эй, Москва, к тебе гости!
Костя оглядывается, одутловатое лицо бледнеет до оттенка нежной зелени и покрывается бордовыми пятнами.
Я съеживаюсь, и, чтобы не лишиться сознания, вцепляюсь в шероховатые доски скамейки.
— Золотце. Ну ничего себе... — Костя изображает приторную улыбку, садится рядом, шарит по мне бесцветными водянистыми глазами и прищуривается, узрев неприкрытый шрам.
— Эх, Москва, почему же ты утаивала, что давно занята? Вот это я понимаю, мужик! — Макар переминается с носка на пятку, чего-то ждет, но, нарвавшись на быстрый взгляд Кости из-под очков, кряхтит и посмеивается: — Ладно, Костян, рад встрече. О наших делах перетрем чуть позже. Воркуйте, голубки.
Он отваливает, оставляет меня наедине с чертовым психопатом, восставшим из ада, и иллюзия безопасности растворяется в прозрачном осеннем воздухе.
Костя добрался до меня. Теперь он сотрет меня в порошок.
Воронье на ветвях заходится хриплым хохотом, запах плесени забивается в нос, бессильная покорность связывает по рукам и ногам.
Пятачок курилки пуст, за огромным окном балетного класса никого нет.
— Как ты здесь оказался? — я с трудом собираюсь с мыслями. — Разве такое возможно?
— Искал любые упоминания о тебе в интернете, задавал разные поисковые запросы, мониторил соцсети. Твой одногруппник здорово помог — выложил на страницу фотографии, подписал их и не послал подальше, когда я к нему обратился. Я ни при каких обстоятельствах не собирался к тебе лезть, но... он сказал, что у тебя неприятности с каким-то парнем, и я не выдержал — купил билет и первым же рейсом прилетел. Кстати, классно выглядишь, золотце. Новая прическа... Тебе идет. — Его тихая, плавная и монотонная речь гипнотизирует, надежность и уверенность проступают в каждом жесте, глаза лучатся раскаянием и добротой. — Где парень, который тебя обидел? Горю желанием с ним познакомиться.
Выныриваю из транса и упрямо трясу головой:
— Нет никакого парня. Меня никто не обижал. Елистратов — позер и идиот, и часто плетет какую-то ахинею.
Повисает тяжелая пауза, присутствие Кости придавливает, как камень. Ощущаю омерзительный жар, исходящий от его ляжки и вдруг вспоминаю про оставленный Владом засос. Рефлекторно прикрываю шею ладонью и напрягаюсь в ожидании резкого вопля или свиста кулака, но холеные толстые пальцы Кости по-прежнему покоятся на коленях, а по губам блуждает легкая улыбка.
— Кстати, твоя мама тоже приехала. Зашла в кафе, чтобы дать нам возможность спокойно поговорить... А потребность в разговоре давненько назрела, ведь так?
Известие о маме возвращает мне присутствие духа, и я смело пру на рожон:
— В последнем сообщении я все тебе сказала, — отодвигаюсь к самому краю и заправляю за уши растрепанные патлы. В обществе Кости я чувствую себя маленькой и никчемной — не имею возможности заявить о себе, уступаю ему, не справляюсь... К счастью, мама здесь, и при ней он не посмеет показать свою трусливую натуру во всей красе.
— Ладно. Справедливо, — Костя прячет руки в карманы и тяжко вздыхает. — Когда ты уехала, мне пришлось о многом подумать. Нет ничего удивительного в том, что ты ищешь свободы. Я был эгоистом. Я сам во всем виноват...
Он опять замолкает и долго смотрит в небо над деревьями. Он раздавлен и скорбит из-за содеянного, и недобитое милосердие обжигает веки кислотой. Кто, если не я, утешит его и заставит поверить в себя?..
— Эрика, я никогда не признавался, что люблю. А я тебя люблю. Не было ни секунды, чтобы я по тебе не скучал... — он поправляет очки, примирительно улыбается, но тут же все портит: достает из пиджака бархатную коробочку, раскрывает и настойчиво подсовывает. — Я обещаю больше никогда тебя не обижать. У тебя будет все, что ты пожелаешь. Не ломайся, золотце. За столько лет мы стали одним целым!
Костя проводит краткую лекцию о ценности белого золота и бриллиантов, пытается всецело завладеть моим вниманием, но за его плечом я вижу Влада, только его... Хрупкого невесомого Влада, сумевшего одним ударом вырубить огромного Макара и играючи столкнуть его с пьедестала.
Он стоит в полуметре, у тротуара, и сканирует меня взглядом. Переводит дыхание, сбившееся от быстрого бега, одергивает брендовую ветровку, прислушивается к словам Кости и вдруг... каменеет.
Он все неправильно понимает, и в серых бездонных глазах гаснет свет.
Его появление волнует, в клочки разрывает сердце и сводит с
