Я думала, я счастливая... - Марина Безрукова
— А ты что? — спрашивал ее Тимур, выслушав тихое, почти монотонное, повествование Сони.
Смутные подозрения Николая в том, что Соня продолжает ездить в клинику, оказались небеспочвенны. Каждый раз она мучилась, но как неприкаянная приезжала к Тимуру. Его ровный спокойный голос, участие, теплые руки помогали пережить отчаяние. Она не могла достучаться до Коли и с каждым днем чувствовала, как теряет силу. Однажды ночью, когда снова тихо плакала в подушку, ей показалось, что произошедшая авария — это расплата за то, что она попыталась окончательно расстаться с Тимуром. Нужно было это сделать как-то по-другому. Не так резко, не так жестоко. Круг замкнулся, и она опять сидит рядом со своим учителем и просит совета, как наладить разваливающуюся на кусочки жизнь.
— А я просто живу. Как во сне. Я пыталась, много пыталась расшевелить Колю, но что-то с ним случилось. А я не понимаю, что… Он… он, как будто замерз…
Тимур хмурил темные густые брови, задумчиво тер ладонью лицо.
— Я думал, я отдал тебя в надежные руки, — расстроенно произнес он в сторону.
Соня сидела, поджав худые, как у цапли ноги, длинная ее коса уныло свешивалась на пополневшую грудь, устраивалась кончиками на круглом животе. Со стороны она напоминала нахохлившуюся от ветра и холода птицу, которая, как может, пытается защитить и спасти свое потомство.
* * *
Николай чертил прутиком головоломки у себя под ногами. Этот квадратик — он сам, кружок — работа и финансы, треугольник — Соня. Как бы всё это совместить? Ведь еще совсем недавно его хватало на многое: любить Соню, зарабатывать деньги и откладывать кое-что на будущее. А теперь даже на лекарства пришлось взять у мамы. Он с досадой отбросил ветку и откинулся на спинку скамейки, провожая взглядом женщину с коляской. Уже совсем скоро родится его сын, а папаша сидит здесь и льет слезы. Противно. До конца лета ему обязательно нужно успеть вернуться к работе. Эх, если бы не зрение. К остальному можно приспособиться. Он вспомнил о доме.
В последний раз, когда заезжал к матери, ему было там так хорошо и спокойно, что хотелось уткнуться в ее теплое плечо, прижаться, как в детстве и подождать, когда все неприятности пройдут стороной. Ольга Ивановна уловила настроение сына и снова принялась за свое:
— Сынок, возвращайся домой, к Томочке. Она тебя живо на ноги поставит. Смотреть же на тебя страшно! Похудел, как Кощей, осунулся…
Николай молча мотал головой. Он сидел на удобном диване, который сам и покупал матери, рассматривая полки с книгами, вычурные вазы — подарки на праздники, вышитые золотом иконы, и ему хотелось остаться здесь и больше никуда не торопиться, ничего не решать, ни о чем не думать.
Если бы мама хорошо отнеслась к Соне, то можно было на время переехать сюда. А Сонину квартиру сдавать. Не очень большие, но такие необходимые деньги. Но тут же отмахивался от этой глупой затеи. Дожился. Вместо того чтобы обеспечивать семью, скулит, как побитый щенок и к мамочке под теплый бок мечтает забраться. Осталось только ее пенсию себе присвоить. Тяжело вздыхал и уходил, чувствуя на себе расстроенный взгляд матери. Всем он доставляет одни лишь хлопоты. Поэтому в одиночестве виделось спасение. Только куда ему сбежать?
Приехал к Соне и снова попытался жить и строить планы. И снова, как будто в компьютерной игре — вроде бы, что-то делаешь, куда-то идешь, разговариваешь, а всё вокруг нереальное и искусственное. Иллюзорная красочная картинка, нет-нет, да и исказится, пойдут поверх кривые помехи, дрогнет изображение, снова выправится, а потом и вовсе исчезнет, рассыпется на ячейки. Соня тоже это чувствовала, поэтому старалась не досаждать. А Николаю нестерпимо хотелось, чтобы она его растормошила, зацеловала и вообще вдохновила на жизнь, как это случилось, когда вспыхнул их роман. Пустыми глазами смотрел он в прошлое, где был счастлив. Наощупь бродил там, выискивая кусочки радости, которые можно перетащить в настоящее. Понимал, что это невозможно. Нужно строить всё заново, но почему-то боялся. Страх буквально его парализовал.
— Коленька, тебе просто нужно отдохнуть, — ворковала Соня. — Всё наладится, всё будет хорошо. Тимур говорит, так бывает после сильного стресса…
Николай медленно поднял голову:
— Тимур? — и тут же сник. — Тимур, так Тимур, — усмехнулся криво, одним уголком рта.
Поинтересовался безразлично, как будто уточнил для себя:
— Ты снова к нему ездишь?
— Я ищу выход, Коленька. Ищу совета. Нужно же что-то делать с твоим состоянием? Ты себя гробишь…
Она помолчала и добавила:
— И меня заодно.
Николай внимательно посмотрел на нее, будто пытался вникнуть, чего в ее словах больше: беспокойства или обвинения. Показалось, второго. Он слабо трепыхнулся, как дергается из последних сил муха в паутине, но быстро и покорно затих. Сил ревновать и выяснять отношения, не было. Молча лег на диван и отвернулся лицом к стене. Уныло завыл, забухтел желудок, а на душе стало совсем тошно. Соня тихо подошла ближе и протянула руку, чтобы погладить его по волосам, но вдруг нерешительно замерла и бесшумно отступила.
Николай проснулся рано утром и понял, если он сейчас не уедет отсюда, хотя бы на время, он больше с этого дивана не встанет. В комнате было едва светло. Соня тихо спала с краю, длинные волосы, собранные в хвост, закрывали часть лица, одеяло сбилось в сторону, обнажив хрупкое плечико. Николай на мгновение залюбовался ею — такая светлая, чистая… Не испортил ли он ей жизнь своим появлением? Не погубил ли? Но тут же решительно оборвал свои мысли: он ее не бросает. Ни ее, ни ребенка. Почему-то вспомнилось правило при разгерметизации салона самолета. Сначала надеть маску взрослому, потом позаботиться о детях. Так и здесь. Ради Сонечки и малыша он на время покинет квартиру, где ему невыносимо душно и тоскливо. Наберется сил, вернется на работу, а уж потом сможет снова окутать их заботой и вниманием. Всё наладится. Всё будет хорошо. Николай даже улыбнулся своим мыслям. И как раньше ему не пришло в голову такое просто и одновременно рациональное решение?
Соня не спала. Она сквозь ресницы наблюдала за сборами Николая. Слышала, как он осторожно, стараясь не шуметь, оделся, потом затих и вдруг нежно поцеловал ее в волосы, а потом почти бесшумно открылась
