Спорим, тебе понравится? (СИ) - Коэн Даша
Весь его облик — сама уверенность во плоти. Мистер Превосходство — вот его второе имя.
Ярослав стоит с язвительной усмешкой на лице, заложив ладони в карманы брюк и, чуть прикрыв веки, слушает, что ему говорит женщина.
На каком-то моменте он даже откидывает назад голову и заливисто смеётся, а в следующее мгновение наклоняется к её лицу максимально близко и что-то мстительно цедит, пока мать покрывается красными пятнами.
Звенит звонок на следующий урок, и я вздрагиваю, а потом разворачиваюсь и оголтело несусь вниз, в гардероб и на выход, пока в голове моей крутится рой вопросов.
О чём они говорили?
Что Басов сказал маме?
Почему смеялся?
Почему она так отреагировала?
Но ответы приходили один страшнее другого. Они терзали меня. Рвали мой внутренний мир в клочья. Отравляли кровь и крошили кости на живую. Это была настоящая метальная ломака, где неведение делает с психикой страшные вещи, заставляя накручивать себя всё больше и больше.
Пока домой с работы не вернулась мама.
И я была уже не в силах ходить вокруг да около. Я решительно вышла к ней и села за стол, глядя, как родительница мелкими кусочками отщипывает хлеб и бросает его в тарелку с борщом. Ест, чуть откусывая от зубчика чеснока, и качает головой, наслаждаясь вкусом.
А меня замутило.
— Мам? — сглотнула я вязкую горькую слюну и прикусила кончик языка почти до крови.
— Слушаю тебя, дочка, — кивнула мне та, размешивая сахар в стакане с чаем.
Секунда молчания рвётся между нами и плотину всё-таки прорывает. Потому что я просто умру, если не узнаю правды!
— Я видела вас.
— Угу, — кивнула мама и открыла банку с горчицей.
— О чём вы говорили с Басовым? — произнесла я самый важный вопрос и затаила дыхание, вся наливаясь ужасом перед лицом неминуемого.
— Ах, это, — помахала она кистью в воздухе, — ничего нового, по сути.
— Мам...
— Вера, — подняла женщина на меня усталый взгляд, — инициатором этого разговора была я, потому что понимала, что Басов прознал о нашем родстве. Я обратилась к нему с просьбой быть в первую очередь человеком и перестать играть с тобой в жестокие игры. Но в ответ на мои слова это исчадие ада только рассмеялся, а потом подтвердил все догадки, о которых я тебе говорила вчера.
Руки мои затряслись, и я спрятала их под стол, стараясь не выдать своё полуобморочное состояние. А мать всё продолжала забивать гвозди в крышку моего гроба.
— Он подтвердил всё, Вера. Что ты ему абсолютно не нужна, что он действительно подкатил к тебе только из-за меня, желая таким образом задеть за живое, и выкрутить руки. Но даже не это самое страшное, знаешь ли.
— А что же? — хриплым, изломанным ужасом голосом спросила я.
— Басов посмел мне угрожать. Он в цвет и совершенно не стесняясь пообещал, что если я продолжу топить его по своему предмету, то он совратит тебя, а затем выбросит на помойку за ненадобностью.
Шах.
И мат!
Глава 34 - Сладкая ложь
Вероника
Не знаю точно, где очнулась.
Не помню, как встала из-за стола, когда мать закончила своё страшное, наполненное тотальным равнодушием, повествование. Из памяти будто бы ластиком стёрли несколько часов жизни, где я просто пребывала в диком шоке и была неспособна на что-то большее, чем зависание вне пространства и времени.
Различать окружающий мир я начала только за полночь, когда уже легла в постель и принялась слепо таращиться в потолок. Тут-то и полились из моих глаз слезы. Без рыданий. Без всхлипов. Это было всего лишь тихое горе, которое проливается через край.
Я обняла сама себя руками и попыталась представить, что я не здесь, не в этом мире, полном жестоких чудовищ, а на необитаемом острове, где меня некому обидеть.
Одна...
Так я и лежала неподвижно бесконечное множество минут, мечтая забыться блаженным сном. Но и там я не нашла вожделенного умиротворения. Всю ночь мне снились жуткие кошмары, в которых Басов, откинув голову, смеялся надо мной в голос, бесконечно повторяя лишь одно:
— Ты мне абсолютно не нужна, Истома! Абсолютно...
Наверное, не стоит говорить, что наутро я проснулась будто бы раскатанной асфальтоукладчиком, с красными и опухшими глазами, а также тяжеленным камнем на сердце? Но да, так и было.
И телефон молчит. Ни слова.
Лишь от Аммо один единственный вопрос:
«Что происходит?»
Если бы я только знала... Хотя кого я обманываю? Я всё прекрасное понимаю, просто осознавать это страшно как никогда!
Дорога до гимназии — как на эшафот. Каждый шаг — будто по битым стёклам вперемежку с горящими углями. Ещё и бабушка причитает над моей изломанной и покалеченной душой. Всё негодует, что не удастся съездить на кладбище и проведать родных.
Мне бы её проблемы...
А тут прямо по курсу, в самом центре парковки у своего блестящего, чёрного автомобиля стоит Он — парень, который украл у меня сердце. Бессовестно. Бесстыже. Повалял в грязи и выбросил, с улыбкой на чувственных устах.
А мне орать хочется. Ярослав, за что?
Впиваюсь в него глазами, но он только мажет по мне напрочь пустым взглядом и отворачивается, зарываясь пятернёй в шевелюру и опуская голову вниз.
Это всё!
В душе страшно и истерично воют кошки, а затем вонзают свои острые когти в самое моё нутро и начинают истошно его драть.
Отворачиваюсь и быстро хапаю воздух, но легче не становится. Мне так больно и обидно в эту самую минуту, что я готова рухнуть на землю, а затем просто разреветься от жалости к самой себе. Потому что пока я шла сюда, я ещё надеялась на пресловутое чудо, а теперь ещё раз получила по мозгам горькой правдой — во взрослой жизни чудес не бывает.
Уроки проходят где-то мимо меня. На вопросы учителей отвечаю на полном автопилоте. Даже получаю «отлично» по истории, но меня это никак не удивляет и не трогает.
Плевать. Совершенно!
На большой перемене в столовой я снова одна. Басова нет. Аммо тоже. И мне становится почти невыносимо. Я позорно сбегаю в библиотеку, на то самое место, где Ярослав впервые признался мне в симпатии. И реву, кусая до крови губы!
Говорят, что после слёз становится легче. Так вот, это чушь собачья. Не легче! Ни капельки! Только ещё сильнее ноет и свербит за рёбрами, а непослушные лёгкие отказываются качать живительный кислород. Я будто бы задыхаюсь. Иду на дно своей агонии, да там и оседаю непрезентабельной кучкой ила.
Последним уроком стоит физкультура. Но после неё я не спешу покинуть гимназию и отправиться домой, чтобы зализать свои раны. Нет! Вместо этого я начинаю со всем рвением загнанного зверя творить дичь. Потому что я не могу более терпеть это состояние разлагающегося умертвия. Мне нужно, чтобы меня окончательно прикончили — пустили пулю точно в сердце. Бам!
И вот я здесь.
Прячась за огромной кадкой с фикусом, я сажусь на скамейку в коридоре, напротив мужской раздевалки и принимаюсь ждать. Да, мне стыдно за себя. И да, умом я понимаю, что не должна так опускаться, но ничего поделать с собой уже не могу.
Невидящим взглядом я провожаю глазами парней и жду того единственного, для которого стучит моё полубезумное сердце. Вот Аммо, Серяк и Тимофеев последними покидают раздевалку, а Басова всё равно нет и нет. И я уж, грешным делом, думаю, что Ярослав прогулял урок, но спустя несколько минут практически теряю сознание от мощного выброса адреналина в кровь.
Это Он.
Он чуть медлит на выходе, с кем-то сосредоточенно переписываясь в телефоне. Что-то хмыкает. Тихо смеётся — его жизнь продолжается, пока моя висит на волоске.
Наконец-то парень поднимает глаза, сразу же напарываясь на меня. Будто бы недовольно поджимает губы, а я умираю, разглядывая его идеально хищные черты лица. Против воли любуюсь любимым образом. Накачиваю себя им под завязку. А затем встаю и делаю шаг к нему.
— Привет, Ярослав, — голосовые связки изуродованы волнением и неуверенностью в себе. Они выдают моё состояние с головой и будто бы демонстрируют собеседнику, насколько я жалкая и влюблённая в него дура.
