Пристрастное наблюдение (СИ) - Николь Фенникс
Я хотел ее постоянно. С трудом себя контролировал. Я превратился в какого-то одержимого. Мне нужно было постоянно ее трогать или находиться рядом или чтобы она хотя бы просто смотрела на меня.
А потом я не смог заставить себя посмотреть кадры записи с камер из подсобки, где эти дуболомы решили обидеть мою ласточку. Я просто по-тихому вывез их на полигон и отстрелил. Тех, кто посмел ее коснуться, как бешеных псов. Каждого. Лично.
Я хотел, чтобы это было уроком для всех. Все мои люди должны были узнать, что бывает, если кто-то хоть пальцем дотронется до моего сокровища.
С удвоенной силой я взялся за осуществление плана по вызволению своей девочки. Я выкладывался так, как никто и никогда прежде. Упахивался так, что существовал лишь на голых инстинктах. И только когда возвращался домой, то в ее объятьях я снова становился человеком. Самым счастливым человеком в мире.
Я уже почти вывел ласточку из-под удара. Моя цель вела меня вперед. Чувство, что я в одном шаге от нее, окрылило и сыграло со мной злую шутку. В этом запале я, кажется, раз или два обидел свою милую ласточку. Оба раза у меня срывало все тормоза, а позже от вины я не мог смотреть в глаза моей сладкой, чувствительной девочке. Большим неудачником, чем тогда, когда моя девочка прятала от меня свои испуганные глазки, никогда себя не чувствовал. Я поклялся, что больше никому не позволю ее ранить, даже самому себе. Она простила, а меня еще долго жгло изнутри каким-то новым отчаянно-болезненным чувством, которому я не мог подобрать название.
Ласточка изменила меня. Бесповоротно. Неузнаваемо.
____________________________________Наши дорогие читатели, очень хотелось бы загадать вам тут загадку. Как вы думаете, о каком чувстве идет речь в предпоследнем абзаце? Что испытал Стефан в первый раз в своей жизни и чему не смог найти название?
V
Как только Олесю удалось стабилизировать, я выехал из клиники домой. Созвонился только с Руди, на ходу отметая предложение заскочить на остатки гремевшей вечеринки. Вернулся в город под самый конец вечера и оказался придавленным зловещей тишиной пустой квартиры.
Ласточка не ушла, она исчезла. Я не просто очутился на краю пропасти. Я чувствовал, что лечу в нее. И в моей пропасти не было дна.
Раненым зверем я метался по квартире, разнося все, что ни попадалось мне под руку. Моей девочки и след простыл, как и ее зимних вещей. Больше она не взяла ничего. Телефон был недоступен. В квартире отсутствовали следы борьбы. Камеры из холла и парковке не зафиксировали никого из посторонних.
Я лихорадочно перебирал варианты. Но все указывало на то, что ласточка действительно ушла сама.
Я не понимал: «Что я, блядь, опять сделал не так?». Я обезумел от боли и ярости, но не мог поверить, что она действительно меня бросила. Через два часа к поискам подключилась вся моя команда. И на все оставшееся время я выпал из жизни. Кроме этого дела, меня больше ни для кого не существовало.
Чем больше фактов собирала моя команда, тем более отчаянно я сопротивлялся. Я им не верил, своим самым надежным людям, профессионалам с безупречным опытом. Не хотел и не мог принять их доводы. Я чувствовал, что с ласточкой что-то не то. Ее однозначно похитили. Но чем убедительнее приводили доказательства, тем сильнее я закрывался внутри себя и мрачнел.
На второй день удалось проследить весь путь беглянки. Выяснилось, что моя девочка проследовала одна до остановки общественного транспорта. Она чувствовала себя вполне уверенно, не оглядывалась, не пряталась, может чуть тревожилась, но ее точно никто не преследовал.
Она добралась почти до университета, но вышла лишь на следующей остановке. Кто ее ждал там, пока узнать не удалось. Возможно, у нее был с кем-то сговор, и она пересела в какую-то машину. Но подтвердить или опровергнуть это было нечем. Близлежащие кафе не имели камер, а по фотографии ее не вспомнили.
Руди приволокли с организованного празднования той же ночью. Он оказался последним, кто видел и разговаривал с ласточкой. Как только смог прийти в себя, он начал говорить, но не поведал ничего ценного. Да, видел, перекинулись парой слов, она вела себя, как обычно, выглядела тоже обычно. Парня ничего не насторожило, и ничего особенного он не заметил.
Правда, мне показалось странным, что он слишком поспешно, не имея еще никакой информации и оснований, встал на сторону службы безопасности и согласился, что следует отмести версию похищения. Он считал, что я не заметил какой-то личный конфликт и многозначительно замолчал. И все же он тоже склонялся, что моя девочка могла попасть в беду, хоть уйти — изначально был ее выбор.
Тогда я велел всем выйти из помещения и буквально припечатал его к стене, фиксируя его горло локтем.
— Ну, давай, Руди, делись, что было на самом деле?
— Я сказал, как было, — он говорил достаточно твердо, но в последний момент отвел глаза.
— Тваааарь, — заревел я и двинул ему в ухо.
Он покачнулся, но удержался на ногах. Сразу занял оборонительную стойку и мне в ответ полетел кулак. Я легко увернулся и еще одним ударом пробил ему печень. Руди отлетел к стене и, тяжело дыша, начал медленно оседать. Я склонился над ним и заорал:
— Что ты ей наговорил про меня?
— Из штанов тут выпрыгивал? Покоя тебя моя девочка лишила, так, сука?
— Да, ничего я ей не говорил! — почти выкрикнул он мне, еще раз замахиваясь, — Угомонись, сам разбирайся и следи за своими телками.
— Она не просто какая-то телка для меня и ты это знал, Руди, — я размахнулся и хорошенько приложил его ногой по ребрам, так что он крякнул от боли.
— А ты думаешь, что можно удерживать девушку силой? — он поднял на меня голову и в этот же момент сделал подлую подсечку, и я со всего роста рухнул на пол, — Она сама могла услышать разговор про корпоратив и сделать свои выводы.
Он быстро забрался на меня и на мгновение оглушил ударом в челюсть. Размахнуться второй раз я ему уже не позволил и резким ударом лба
