Мишень на двоих - Ронни Траумер

Я им больше никогда не поверю, ни одному слову. А они пытались переубедить меня в тот день, когда меня выписали. Я вышла из больниц, под руку с мамой, дядя Витя – брат мамы, шёл за нами с небольшой сумкой, где были мои вещи.

Слава и Герман стояли недалеко от ступенек, на капоте их машины лежал огромный букет роз, и как только они меня увидели, вышли на встречу.

– Детка, – шустрее оказался Слава, не забыв схватить этот веник. – Ты как? – спросил он заботливым голосом и протянул букет.

Я демонстративно спрятала руки в карманы спортивной ветровки.

– Алиса, – подошел и Герман. – Добрый день, – поздоровался с моей мамой и дядей. – Мы можем поговорить? – аккуратно спросил он.

Я смотрела на них и искала в себе отголоски той безумной любви, что я к ним чувствовала. Но кроме жгучей ненависть я ничего не нашла.

– Пошли, – послышался голос дяди.

– Но, Витя, – возмущалась мама.

– Им надо поговорить, – сказал он, и они с мамой отошли на несколько шагов.

Я рассказала маме обо всём, задыхаясь от слёз в её объятиях, потому что не могла больше держать в себе. Не знаю, поняла ли она меня на самом деле или же просто не хотела усугублять и так непростую ситуацию, но она ничего не сказала, кроме слов утешения.

– Алис, поехали домой, мы тебе всё объясним, – быстро проговорил Слава и сделал шаг ко мне.

– Мы очень виноваты перед тобой, но мы исправим свою вину, – подхватил Герман.

– Я и так еду домой, – хриплым голосом сказала я. – Ваш дом никогда не был моим…

– Что ты такое говоришь? – устало вздохнул Герман.

– Это наш дом, без тебя он пустой, – умоляющим взглядом посмотрел на меня Слава.

– Красиво сказано, было бы это правдой…

– Не веди себя как ребёнок.

Его слова возбудили во мне новую порцию слёз, и они ручьями потекли по щекам.

– Идиот! – фыркает Герман и мотает головой. – Прости, малыш, мы просто нервничаем…

– Вы нервничаете? – горько усмехнулась я. – Вы знаете каково мне? Вы чувствуете эту боль? Знаете, каково это, когда пусто в душе, когда по сердцу острыми лезвиями проходятся, снова и снова по открытым ранам? – захлёбывалась слезами и чувствовала, как ноги слабеют. – Я носила этого ребёнка, да, недолго, но он был частью меня, а вы его убили. Лучше бы я умерла вместе с ним, – выплюнула им в лицо и, развернувшись, подошла к маме.

С того дня я их больше не видела, и спасибо им, что не отбивают порог и не достают меня каждый день. Я бы и их натиска не выдержала.

Время ни хрена не лечит, боль не проходит и желания жить с каждым днём всё меньше. Последние дни мама и дядя Витя шушукаются между собой. Я слышу, что они беспокоятся обо мне, и я чувствую себя виноватой, что заставляю их со мной нянчится. И только мама останавливает меня от фатального поступка.

Андрей со своим абьюзом, неудавшееся карьера, переезды с одной квартиры на другую, озабоченный итальянец и двое мужчин со студенческих лет, что добили мою психику, убив моего ребёнка и всё живое во мне.

Я сломалась.

И полжизни не прожила, но столько дерьма нахлебалась, что сыта по горло. Почему? Где, когда и что я сделал не так, чтобы получить всё это?! За что?!

Глава 69

– Доченька, – мама присаживается рядом со мной и касается моего плеча. – Повернись на спину, Витя поставит тебе капельницу.

– Не надо, – не своим голосом говорю я.

– Алиса, ты себя угробишь, – говорит дядя.

Я им благодарна за помощь и заботу, но хочу просто лежать, и чтобы меня никто не трогал.

– Доченька, у меня сердце разрывается. Я уже не могу смотреть, как ты угасаешь с каждым днём всё больше и больше. Ты бледная как смерть, не ешь, не пьёшь, на улицу не выходишь. Нельзя так, если о себе не хочешь думать, подумай обо мне. Что со мной будет? Ты единственное, что у меня осталось…

Она говорит, а я заливаю подушку слезами. Я никогда не прощу себе, если с мамой что-то случится. Она не виновата, что дочь у неё такая дура, и которая спуталась с двумя мужиками, что просто выполняли свою работу.

Повернулась лицом к маме, привстала и обняла её за шею.

– Прости меня, мама, – прошептала и разрыдалась у неё на плече.

– Это ты меня прости, – гладит меня по спине и плачет вместе со мной. – Когда твой отец умер, я думала только о своём горе, забыв о том, что я нужна тебе. Прости!

Дядя Витя взялся за мою реабилитацию, и через пару недель я уже была похожа на человека, а не на старую женщину при смерти. Прогулки на свежем воздухе и правильное питание позитивно повлияли на моё здоровье.

На великие поступки я готова не была, но, когда я впервые за долгое время улыбнулась, мама расплакалась. Врачи говорят, что я здорова и смогу родить в будущем. Это меня обрадовало и в то же время не очень.

Мне страшно.

Выкидыш оставил свой отпечаток, и не знаю, смогу ли я забеременеть когда-нибудь. Всегда, когда вижу молодую мамочку с коляской, по щекам текут слёзы. Как и когда вижу влюблённую парочку. Не смогу никому больше довериться и полюбить. В моём сердце нет места, но я поняла, что по-прежнему люблю своих мужчин. Люблю так же сильно, как и ненавижу. И не знаю, смогу ли простить.

Сижу на веранде и попиваю ромашковый чай, когда подходит мама и, накинув мне на плечи тёплый плед, целует меня в макушку и садится рядом со мной на диван.

– Прекрасный вид, – тихо говорит она и смотрит на лес.

Там, внизу, пруд, тот самый пруд, где меня похитили. Я больше не спускалась к нему, хотя здешний психолог настоятельно советует сделать это. Свои страхи надо побороть – говорит она. И когда я спущусь к чёртовому пруду, то отпущу свои боль и страдания. Но я не готова.

Меня грызёт червячок сомнения. Спущусь к пруду и навсегда порву связь, оставлю в прошлое то чувство. А я не хочу.

– Знаешь, доченька, – заходить издалека мама. – У дяди Вити есть домик в горах, в городе Церематт, на юге Швейцарии.

– Я не знала, – говорю и смотрю на неё.

– Есть, – кивает поспешно, продолжая смотреть перед собой. – Мы подумали, может, ты поедешь туда?