Ева Модиньяни - Ваниль и шоколад
Но если Пенелопа падала и обдирала коленку, Доната преданно ухаживала за ней, сговаривалась с ней против тех подружек, с которыми Пенелопа ссорилась, охотно делилась своей дешевой бижутерией и дарила фотографии эстрадных певцов, если у нее самой было по две штуки.
Ирена, мать Пенелопы, была дружна с матерью Донаты, но при этом откровенно завидовала ей: Доната была прехорошенькой, у нее были густые блестящие волосы, безупречные зубы, всегда наглаженные платьица, неизменно аккуратные тетрадки. К тридцати годам Доната превратилась в красивую женщину с великолепной гривой черных, как смоль, вьющихся крупными локонам волос, с молочно-белой кожей, зелеными удлиненными глазами и фигурой фотомодели. От нее так и веяло здоровьем. Никогда она не болела не то что гриппом, но даже насморком, никогда не маялась зубами, строго придерживалась вегетарианской диеты, а своих близняшек родила дома с помощью мужа и повитухи.
Ее муж, Джованни Солчи, работавший в рекламном агентстве, имел репутацию «образцового семьянина». Именно он каждый день отвозил близняшек в детский сад, а потом привозил их домой. Он делал покупки в супермаркете, причем покупал всегда «то, что нужно». Он никогда не заглядывался на других женщин и никогда не шел наперекор желаниям Донаты. Малышки, Джульетта и Лавиния, были точной копией своих родителей, влюбленных друг в друга, как в первый день помолвки, и жили, окруженные счастливой семейной атмосферой, словно защитным коконом. К пяти годам они успели переболеть всеми детскими болезнями, кроме ветрянки, и Доната хотела, чтобы они теперь заразились от детей Пенелопы и «отбыли номер», тогда впоследствии им не пришлось бы пропускать школу. Словом, Доната была такой, какой Пенелопа хотела бы стать, и обладала всем, что ей хотелось бы иметь: изяществом, красотой, материальным благополучием, трезвостью ума, верным спутником жизни, образцовыми детьми.
Но Пенелопа не завидовала подруге, а искренне радовалась ее счастью. Ей только не нравилось, что Доната стремилась во что бы то ни стало руководить ее поступками и навязывать ей свой собственный жизненный стиль. Поэтому она твердо решила не рассказывать подруге о своем приключении. Весь «репертуар» Донаты Пенелопа знала заранее: она потребует анкетных данных, потом составит гороскоп, предвещающий катастрофу, и придет к заключению, что Пенелопа просто стремится отомстить мужу за его бесчисленные измены. Да еще лекцию прочтет о святости семейных устоев.
– Одним словом, – безапелляционно заявила Доната, – я не верю, что ты вдруг ни с того ни с сего решила вернуться к работе.
– Тебе это и в самом деле кажется таким странным? Кто бы говорил! Ты зарабатываешь миллионы, торгуя иллюзиями, и удивляешься, что я решила вновь начать сочинять песенки? – атаковала ее Пенелопа.
– Ты не можешь позволить себе работать, – невозмутимо возразила Доната, помогая ей расставить на сервировочном столике блюдца и чашки.
– Это почему же?
– Тебе не хватает уравновешенности, чтобы делать сразу два дела: заниматься домашним хозяйством и сочинять стихи. Ты не умеешь сосредоточиться, не умеешь планировать свой рабочий день. Ты вечно на нервах. Я пытаюсь дать тебе дружеский совет, а ты меня не слушаешь. А главное, все ты врешь! Неужели ты так вырядилась и накрасилась только ради Данко? Кто тебе поверит? Во всяком случае, не я!
Доната всегда закатывала такие сцены, когда Пенелопа не желала делиться с ней своими секретами.
– Все, с меня хватит! Ты перешла черту, – воскликнула Пенелопа, бросив на Донату грозный взгляд.
– И ты тоже, – ничуть не смутившись, ответила Доната. – Я ухожу и увожу своих девочек. От рагу и яблочного торта еще кое-что осталось, можешь доесть, – бросила она через плечо, решительным шагом направляясь в гостиную за дочерьми.
– Я все выброшу в мусорный бак! – закричала Пенелопа.
– Вернешь мне чистую посуду, – крикнула в ответ Доната.
Они обе знали, что это означает наступление «ледникового периода» и что они не будут встречаться и даже перезваниваться, пока Доната не поймет, что она и впрямь переусердствовала, а у Пенелопы не пройдет приступ раздражения.
До этой минуты Лючия и Даниэле, гордые своей ролью «старших» по отношению к близняшкам, вели себя образцово-показательно, но, оставшись одни, тут же затеяли ссору. Бабушка умоляла их замолчать, говорила, что у нее разболелась голова, но они не слушали.
– Я с ума сойду с моими дорогими внуками, пора мне возвращаться к себе домой, – сказала Мария и подошла к телефону, чтобы вызвать такси.
– Ты еще слаба. Подожди до завтра. Андреа вернется из Сан-Ремо и отвезет тебя, – попыталась отговорить свекровь Пенелопа.
– Я слишком стара, мне не по силам выносить проделки этих бесенят, – вздохнула Мария, затыкая уши, чтобы не слышать пронзительных детских криков.
Полчаса спустя в доме опять воцарилась тишина. Свекровь уехала домой. Пенелопа прекратила ссору, раздав противоборствующим сторонам по паре оплеух, по чашке чая и большому куску яблочного торта, а потом посадила их делать уроки.
– И чтобы ни звука! – строго предупредила она.
Чувствуя себя измученной и разбитой, Пенелопа доплелась до своей спальни и бросилась на кровать. Она поставила на проигрыватель пластинку с симфонией Малера и попыталась забыться. Ей стало бы легче, если бы она могла выплакаться, но слезы не шли к ней. Вместо этого в полумраке спальни перед ее мысленным взором возник образ Раймондо Теодоли. И тотчас же ей вспомнился Андреа. Он вступил в ее мысли с хозяйской властностью законного мужа, напоминающего о своих правах: «Только непорядочная женщина обманывает отца своих детей». «А как назвать мужа, изменяющего своей жене?» – мысленно возразила она, прекрасно сознавая, что существующие житейские истины не в пользу женщин. Ей пришла в голову другая мысль: Андреа не имел никакого отношения к ее увлечению Мортимером. Она мечтала бы о нем, даже если бы Андреа был лучшим мужем на свете. Но мечты не всегда сбываются. Пенелопа не могла себе позволить ничего подобного. Правила поведения, на которых она была воспитана, в эту минуту напоминали ей, что необходимо нажать на тормоза и дать задний ход.
«Но почему? – спрашивала она, чувствуя, как наконец подступают спасительные слезы. – Почему я должна отказываться от мужчины, который мне так нравится?»
Зазвонил телефон, и она ответила прерывающимся от плача голосом.
– Что случилось? – спросил Мортимер. – Надеюсь, никто не умер?
– Я умираю. Что-то у меня мотор барахлит, – ответила Пенелопа, подавив рыдание.
– Не стоит слишком сильно его перегружать, – мягко посоветовал он.
