Кэтлин О'Рейли - Как продать душу: Краткое руководство для светской львицы
— У меня свидание, — привычно вру я, в основном потому, что не хочу «клубиться», но еще и для поддержания имиджа Свободной Девушки.
— Да ну! Давай колись!
Никакого свидания у меня не будет. Правда куда суровее: на следующей неделе у Натаниэля вечер встречи выпускников. Я ему отказала. Теперь я понимаю, что поступила мудро: я не хочу его больше видеть. И это тоже вранье: на самом деле я до смерти хочу встретиться с Натаниэлем. Однако я целую неделю не отвечала на его звонки, потому что он заставляет меня надеяться, а надеяться вредно. С Натаниэлем я начинаю хотеть стать другой, хорошей, а это не для бездушной личности. Вот почему встречаться мне лучше с придурками и самцами, Натаниэль же под эти характеристики не подходит.
— Ты его не знаешь.
Шелби и смотреть бы не стала на Натаниэля. Хотя бы потому, что у него одежда из сток-центра.
— Жалко, что ты не идешь. Могла бы подцепить какого-нибудь шейха или звезду Голливуда.
— Нужны они мне, — говорю я, потому что у столика появляется официант, а я никогда не упускаю возможности повыпендриваться.
— Ви, как чудесно, что вы пришли в наш ресторан! Вам обязательно нужно попробовать свежие томаты под соусом песто. Они сегодня бесподобны! О, пожалуйста, пожалуйста, попробуйте и скажите, что вы о них думаете.
Шелби улыбается, кажет зубки.
— Похоже, Люси вычеркнула кое-кого из черного списка. Вот душка!
Нет, Люси далеко не душка. Люси — стерва, она подкрадывается незаметно и подтачивает мир изнутри. Я пока не знаю, как она отомстит мне за Меган, но месть не заставит себя ждать, и это яснее ясного. Я отвечаю Шелби вежливой улыбкой:
— Да, конечно душка. Ее нельзя не любить.
На следующей неделе у мамули назначен первый спиритический сеанс. Она волнуется, как школьница. Еще бы, ей предстоит разговор с покойником. Обхохочешься. Однако я улыбаюсь мамуле — наконец она хоть чем-то заинтересовалась. Она даже подумывает, не вернуться ли к папе. Впрочем, их переговоры пока не дали результатов. Я и сама пыталась убедить папу, но он и слушать не желает о мамулином возвращении (с чего бы ему желать?). Вообще-то мне мало что известно.
Думаю, дело идет к разводу, и удивляться тут нечему. На самом деле я втайне рада, ведь я испытала много разочарований, и мне ли бояться еще одной маленькой семейной трагедии?
— Мам, а что это будет за сеанс?
Я опасаюсь, как бы мамулю не развели. Впрочем, за мамулю как раз волноваться не надо — в конце концов за все платить придется ее дорогой дочурке.
— Сеанс, Ви, займет трое суток. Так что не жди меня на ночь.
— Трое суток? Ты с ума сошла!
— Я думала, ты будешь рада. Может, тебе хочется кого-то пригласить, а тут я торчу.
Действительно. Я должна быть рада.
— Ох, мама, ты такая внимательная. Но почему спиритический сеанс занимает трое суток? А вдруг она вздумала тебя в жертву принести?
— Не бойся, жертвоприношения не будет. Но все равно спасибо, что беспокоишься за меня. Эта гадалка — одна из самых известных в Нью-Йорке. Она с каждым клиентом договор подписывает.
Я грожу мамуле пальчиком.
— С такими личностями Нужно держать ухо востро. Дала бы ты мне адрес и телефон, а то вдруг тебя искать придется.
Мамуля улыбается во все семьдесят семь зубов.
— Теперь, Ви, я вижу, что ты меня и вправду любишь.
Я так и застываю с указательным пальцем наперевес. Я люблю мамулю? Сорок лет я ее терпеть не могла, а сейчас, значит, наши отношения вышли на новый виток? Как же! Ад пока не превратился в ледяную пустыню — я бы знала.
— Просто не задерживайся. Если опоздаешь хоть на минуту, я позвоню в полицию.
Сегодня в квартире тишина. Причем мертвая. Я прикидываю, не поехать ли в «Шотландку», или в «Преисподнюю», или в «Бунгало 8», но уровень энергии у меня ниже плинтуса. Целый день я улыбаюсь, потому что моя жизнь прекрасна, но к вечеру, когда я переступаю порог собственной квартиры, от улыбок ноют зубы.
В тишине звонит мобильник. Я чуть не подпрыгиваю.
— Ви, я внизу. Ты дома?
Голос Натаниэля доносится словно из другой жизни. Странно, что между мной и раем — всего лишь тридцать семь этажей.
— Ты что, опоздал на вечер встречи?
— Нет, я оттуда ушел.
Я застываю на месте. Я не хотела видеть Натаниэля — это было бы слишком больно, по крайней мере мне так казалось. Ему нужно, чтобы я стала хорошей, доброй, душевной, и я готова из кожи вылезти, чтобы стать хорошей, доброй и душевной, но, увы, это невозможно. Я старалась творить добро, а что получалось? Самое лучшее для меня и для окружающих — прекратить попытки.
— Нам надо поговорить Можно, я поднимусь?
Он хочет поговорить. Я — нет. Я хочу играть в игры, самая опасная из которых называется «Что могло бы быть, если бы».
— Конечно поднимайся.
Я всегда уступаю искушению.
Я быстро привожу себя в порядок с помощью заклинания. В наши дни люди благодаря Голливуду настолько привыкли к спецэффектам, что порой не могут отличить волшебство от реальности. А ведь волшебство — это чистая иллюзия, уж поверьте мне. К моменту, когда Натаниэль появляется на пороге моей квартиры, я выгляжу именно так, как он привык представлять в эротических фантазиях.
Натаниэль не может глаз отвести от моего полупрозрачного платья — я в нем вся такая воздушная — и чуть не рычит от вожделения. Сегодня ночью я хочу забыть обо всем, и взгляд Натаниэля обещает полное отпущение грехов. Дверь захлопывается. Требовавший разговора Натаниэль практически распинает меня на стене прихожей, впивается в мой рот, орудует и языком, и зубами. Он зол, и мне это импонирует. Мы уже прошли все стадии гнева и вожделения, но вряд ли Натаниэль отличал одно от другого.
Сначала он берет меня прямо у стены. Это не секс, а настоящая месть. Я податлива, но он слишком нетерпелив. Я не успеваю реагировать. Мне больно, я кричу, в глазах темно. Он наказывает меня, а я хочу быть наказанной. О любви нет и речи — тут совокупляются два ужасно одиноких человеческих существа. Натаниэль задирает мне ногу чуть ли не выше головы, почти разрывает меня, как лягушонка, но я рада боли. В первый раз за два года я чувствую себя живой. Я способна ощущать боль. Даже там, где так долго была пустота. В квартире пахнет сексом, потом и болью. Я слышу собственное учащенное дыхание, каждый удар — как удар в диафрагму.
Натаниэль фиксирует мой взгляд, и в глазах у него не одиночество, а приговор. Он пытается найти то, что найти в принципе нельзя, и, хоть я уверена в бесполезности поисков, мне нравится, что Натаниэль не теряет надежды. Надежда — наркотик проклятых. И я на нее подсела, я прошу еще и еще.
