Аманда Эшли - Свет во тьме
— Ты не захочешь просыпаться рядом с трупом.
— Ты не труп.
— Именно это я и есть, — сказал он, устало покачав головой. — Ты все никак не поймешь, не так ли? Я не живой, меня нет больше трехсот лет.
— Прекрати это! — Сара зажала уши руками, отказываясь слушать. Она знала, что он есть. Как мог он не быть? Почему он все время говорит об этом? Почему не дает ей забыть?
Габриель глубоко вздохнул, испытывая боль и поражение.
— Прости меня, Сара, — смиренно произнес он. — Прости меня.
Она кивнула, сверкая глазами:
— Я хочу лишь одного — быть с тобой. Разве это так много?
— Я знаю. Думаешь, я не хочу того же? — Он встретил ее взгляд, и она увидела, сколько боли было в его глазах. — Если бы ты только знала! Первое, что я хочу видеть, пробуждаясь, — это твое лицо.
— Мы должны поступать так, как хотим, — решительно ответила она. — Я могу спать днем и бодрствовать с тобой ночами.
— И ты хочешь пожертвовать балетом, всем, чего добилась, всей славой ради того, чтобы быть со мной?
— Да.
Это было сильным искушением для него, и на одно мгновение оно возобладало в нем. Но только на мгновение он позволил себе увлечься, представляя, как это прекрасно — постоянно быть с Сарой, обнимать ее, засыпая, и пробуждаться в ее объятиях.
Он должен был дать ей как следует подумать, чтобы она поняла, на какую жизнь обрекает себя, оставшись с ним.
— Ты еще так молода, Сара, перед тобой целая жизнь. Подумай, на что ты обрекаешь себя рядом со мной.
Пальцы его пробежали по ее щеке, наслаждаясь теплом кожи; в который раз Габриель захотел вновь стать обычным смертным, чтобы любить ее и сделать счастливой.
Он пристально глянул ей в глаза.
— Но если ты искренне и полностью моя, я не позволю тебе уйти. Если ты обещаешь быть моей, я уже никогда не отпущу тебя.
Властность его взгляда и решительность тона заставили Сару помедлить. Он предупреждает: если она решится принадлежать ему, то это будет раз и навсегда. Он не позволит ей изменить решение. Она навсегда останется во власти монстра.
— Вернемся к этому разговору позже, — видя ее нерешительность, сказал он.
Сара кивнула. Встав с постели, она стала собирать одежду, которая могла бы ей понадобиться днем. Взяла также и серебряный крестик из шкатулки с драгоценностями.
— До вечера, — сказал она, целуя его в щеку.
— До вечера.
Саре казалось, что дневные часы текут слишком медленно. Она решила не выходить из дома одна. Позавтракав, вымыла несколько тарелок, проверила порядок в комнатах и, наконец, уселась с книжкой на диване. Она никак не могла сосредоточиться, прокручивая в памяти слова Габриеля: «Если ты обещаешь быть моей, я уже никогда не отпущу тебя».
Но разве это не то, чего она хотела, — быть его навсегда?
В течение следующих четырех часов она проигрывала каждую минуту, проведенную ими вместе, вспоминала каждое сказанное слово, взвешивая свою любовь к нему на одной чаше весов, а любовь к балету и желание иметь нормальную семью — на другой.
«Подумай, на что ты обрекаешь себя», — слышала она его голос.
Но зачем ей нормальная жизнь и семья, раз с ней не будет Габриеля?
Но как она будет жить с ним, зная, что он переживет ее на долгие века?
Он останется молодым, а она будет стареть. Не опротивеет ли она ему тогда, утратив молодость и красоту?
Но она может стать такой, как он…
Она взглянула на дверь спальни и, помедлив в нерешительности, сделала то, что всегда хотела и чего обещала ему не делать.
Зажав в руке крестик, она толкнула дверь и вгляделась в темноту.
Габриель одетый лежал поверх своего плаща. Руки его были сложены на груди, глаза закрыты. Лицо казалось более бледным, чем обычно. Она довольно долго смотрела на него, но не заметила, чтобы он дышал. Болезненное чувство охватило ее — он и в самом деле был как труп, выложенный для прощания перед похоронами.
«Я не живой», — говорил он ей, и теперь она впервые готова была согласиться с этим утверждением.
И вдруг какой-то звук позади нее заставил Сару замереть и затем развернуться — в дверях стоял Морис.
— Что тебе здесь надо? — прошептала она.
Морис как зачарованный смотрел на Габриеля, а затем встряхнул головой, словно освобождаясь от наваждения.
— Я знал это, — пробормотал он. — Знал, что он вернулся. Не было другого объяснения твоему поведению в последние несколько дней.
Сара двинулась на него, выжимая к двери, но Морис твердо держал свою позицию, не собираясь уходить.
— Теперь ты убедилась? — произнес он, кивая в сторону Габриеля. — Этот человек — вампир, Сара-Джейн. Он должен быть убит.
— Нет!
Она нажала на него, пытаясь закрыть дверь, но Морис схватил ее за руку и потащил вон из комнаты и дальше через холл к комнатушке Бабетты. Втолкнув Сару туда, он запер ее на ключ.
— Морис! — Сара застучала в дверь кулаками. — Морис, выпусти меня!
— Нет, Сара-Джейн, он должен быть убит теперь, пока беспомощен.
— Морис! — снова закричала она. — Не смей!
Не обращая внимания на ее крики, Морис вышел за входную дверь и подхватил мешок, оставленный им на ступенях.
Вернувшись в дом и сжимая нательный крест, он открыл мешок и стал рыться в его содержимом, молясь про себя, чтобы ему хватило храбрости выполнить задуманное. Наконец, с долгим вздохом, он вытащил грубый деревянный крест, за ним молоток и отправился с этим к спальне.
Габриель лежал, не шевелясь, как и до этого.
Неподвижный.
Бессмертный.
Страх обуял Мориса, когда он посмотрел на лежащего. Страх перед тем, что он собирался сделать. «Это не человек, — напомнил он себе, — это монстр, злой дух, питающийся кровью живых существ. Ты должен убить его прежде, чем он обернет Сару в того, кем является сам».
Мысль о Саре придала Морису силы и уверенности, и он поднял крест. Он слышал стук в дверь и крики Сары, приказывавшей ему остановиться, но уже пристраивал заостренный конец к сердцу Габриеля.
Задержав дыхание, он поднял молоток, вдохновляясь великой задачей, которую вменил себе свершить. Он уже опускал молоток, когда рука Габриеля схватила его за предплечье.
Молоток выпал из внезапно оцепеневшей руки, и Морис с ужасом уставился в лицо смерти. Глаза Габриеля полыхали дьявольским огнем, губы были раздвинуты в зверином рыке, обнажая белые клыки.
Свободной рукой Габриель сорвал распятие с цепочки на груди Мориса и швырнул его через комнату, потирая обожженную освященным серебром ладонь.
— Неужели ты надеялся убить меня так легко! — вскричал он, швыряя вслед за распятием крест с заостренным основанием.
