Татьяна Туринская - Идолопоклонница
И в это время раздался короткий звонок. Хозяйка вздрогнула от неожиданности и посмотрела на часы — ничего себе, кого это принесло на ночь глядя? Женька начала лихорадочно приводить себя в порядок — не открывать же в ночной рубашке? Сняла простую хлопчатобумажную ночнушку, прямо на голое тело надела халатик. Ну кто это придумал, кто? Что за вздор эти мелкие и неудобные пуговицы!
Пока непослушные от волнения пальцы лихорадочно пытались продеть скользкие пуговки в маленькие петельки, Женя лихорадочно рассуждала, кто мог потревожить ее в столь поздний час. Катя на днях грозилась зайти, Женя уже устала от напряженного ожидания судьбоносного (быть может) разговора с нею. Но чтобы Катька, да так поздно? Нет, Катя — человек деликатный, в такое время без предварительного звонка по телефону ни за что на свете не пришла бы. Да и по телефону позвонила бы только уж в очень пожарном случае.
Нет, не Катя, точно не Катя. Тогда кто? Дима? Без звонка, без предварительной договоренности? Да еще и с риском вновь быть застуканным на месте преступления? Совершенно абсурдное предположение! Тогда кто? Мама. Телеграмма. Господи, что-то случилось?..
Едва справившись с верхними пуговицами, прижав рукой оставшуюся часть полочки к телу, дабы не светить перед почтальоном голым телом, Женя в панике открыла дверь. 'Мама, мама' — стучало в голове. Женька могла злиться на мать сколько угодно, могла обижаться и ненавидеть, могла ревновать к маленькой Изабелле, более счастливой сопернице за драгоценное материно внимание, но все равно страх за мать, за ее счастье, за совсем еще крошечную сестричку доводил до сумасшествия…
Однако на пороге увидела не почтальона. И сама не поняла — радоваться за мать, или плакать за собственную судьбу.
— Здравствуй, Женя. Я пройду. Ты не возражаешь?
Женя опешила. Не ждала. Не только не ждала, даже боялась его прихода, потому что пообещала и Городинскому, и самой себе: если придет, она обязана будет помочь Диме, не придет — какой с нее спрос? И тут — вот он, живой-невредимый, собственной персоной. Зимин. Страшный человек. На ее пороге.
Зимин не стал дожидаться ее приглашения. Чуть отодвинув хозяйку с дороги, чтоб не мешала, прошел в квартиру и по-хозяйски закрыл за собою дверь, пытаясь производить по возможности меньше шума. Не стал задерживаться в маленьком коридорчике, сразу отправился в комнату. А Женя так и осталась стоять у входной двери. Не было сил пройти в комнату, не было сил взглянуть в наглые требовательные глаза гостя. Только пальцы нервно дергали пуговицы халата, застегивая петли до конца, до самой последней, до самой нижней. Как будто застегнутый наглухо халат мог защитить ее от чужих хищных рук…
— Ну что же ты? — нетерпеливо спросил Зимин. — Разве так встречают дорогих гостей?
Женя на одеревеневших ногах подошла к двери, ведущей в комнату, оперлась на косяк, ответила едва слышно:
— Так то ж дорогих…
Зимин усмехнулся:
— А! Понял, не дурак. Намекаешь, чтоб уматывал? Если ты настаиваешь, я могу и уйти.
Сказал вроде шутя, однако Женя услышала в его голосе угрозу. И ведь правда уйдет. И вот тогда-то уж точно начнет шантажировать Диму. С одной стороны так хотелось, чтобы он ушел, чтобы никогда больше не видеть его отвратительного усмехающегося взгляда, чтобы навеки забыть о самом существовании страшного человека Зимина. И на всякий случай его сестры, неплохой, казалось бы, девчонки Кати.
С другой… А как же Дима? Он ведь так на нее надеется… У него ведь и в самом деле будут огромные неприятности, Зимин ведь ему их гарантировал. Шантаж… Что может быть страшнее шантажа?! Только сам шантажист. В данном случае Зимин. И именно от него теперь зависело Димино будущее. И пусть даже они с Димой никогда не будут вместе, разве от этого Женю меньше волнувало его благополучие?
Нет, нет, Дима так нуждается в ее помощи… Да что же она, в конце концов? Какие теперь могут быть сомнения? Ведь не только самой себе обещала, ведь даже Димочке так и сказала: мол, придет — все сделаю, как ты хочешь, а на нет и суда нет. Так вот же он, пришел. Наверное, Дима, не дождавшись от нее решительных действий, сам позвонил Зимину. Да, собственно, к чему размышления? Когда действовать надо. Хочешь, не хочешь. Приятно, не приятно. А кому сейчас легко? В конце концов, она обещала Диме. Она должна помочь ему. Даже если появились некоторые сомнения в собственной к нему любви. Но он-то ей верит, он-то ждет от нее помощи! Она одна может ему помочь!
И, чуть склонив голову на бок, Женя тихо и почти покорно ответила:
— Я ни на чем не настаиваю. Просто в прошлый раз… Мне показалось, что вас это не интересует.
— Ну почему же не интересует? — все с той же противной усмешкой спросил Зимин. — Я же живой человек. И если предложение до сих пор остается в силе, я бы с удовольствием им воспользовался. Вот так, со слезой…
Женя разозлилась. Гад, ну какой же гад! Мало ему ее унижений, мало Диминого страха, ему еще и слезу подавай!
— Слез в сегодняшнем меню нет и не предвидится! — ее голос звучал необычно звонко, дерзко, словно бы пятиклассница впервые в жизни осмелилась возразить строгой классной руководительнице. — Да вы же, насколько я помню, плачущими женщинами не питаетесь.
Зимин согласился, кивнул с готовностью:
— Не питаюсь, точно. Это противоречит моим правилам. Но из каждого правила есть исключения. Я вот сразу-то отказался, а потом пожалел. Не каждый день такие встречаются, плачущие…
И решительно шагнул навстречу. Женя зажмурилась. Что ж, она должна хотя бы попытаться. Если будет уж очень противно, она еще сможет отказаться. Ведь если она не захочет, если совсем-совсем не захочет, он ведь ничего не сможет с нею сделать? Тогда почему бы не попытаться помочь Диме? Не ради нее самой, и не ради их совместного счастливого будущего. Какое после всего этого у них может быть будущее? Все это пустые мечты, и не более, ведь Дима вряд ли когда-нибудь осмелится уйти от Петраковой, если уж так от нее зависит. Ну тогда хотя бы ради него самого. Если он оказался таким слабым — значит, она тем более должна ему помочь. Чтобы над ним не висела дамокловым мечом опасность. Только чтобы у него все было хорошо. Жаль, конечно, что он оказался совершенно беззащитным перед своей старой грымзой, перед подлецом Зиминым, но ведь он так надеется на ее помощь. А Зимин? Ну что ж Зимин? Ну, не убудет ведь от нее в конце концов, как сказал Дима. Ведь и Лариска использовала практически те же слова. Не убудет…По крайней мере, она может хотя бы попытаться…
И Женя, по-прежнему не открывая глаз, начала расстегивать пуговицы атласного халатика.
— Не надо, — оборвал ее Зимин. — Я хочу сам.
