Татьяна Веденская - Это мужской мир, подруга!
– А можем мы сейчас просто пообедать? Как у тебя дела? Может, расскажешь, как тебя занесло к этим бездельникам – Холодову и Мазурину? Это фантастика просто, с трудом верится, что возможны такие совпадения, – хмыкнул он.
– Ты...
– Я не хочу об этом говорить, – строго заметил он.
И это испугало меня не на шутку. Я опустилась на стул и молчала, пытаясь собраться с мыслями. Неужели все серьезно? Он всегда был таким сильным, таким... стальным и опасным. Сейчас мой отец смотрел на меня и неумело растягивал тонкие бледные губы в странной улыбке. Я вздохнула и спросила:
– Почему бездельникам?
– Все адвокаты – бездельники. Получают бабки ни за что, – хмыкнул он. – А уж эти... я с ними много лет мучаюсь.
– Я бы так не сказала. Я думаю...
– Да кому это интере... а впрочем, – осекся он, с испугом наблюдая за моей реакцией, – расскажи. Ты же больше знаешь, ты же там работаешь. Тебе нравится?
– Нормально. Я же только помощник, я не адвокат, – пояснила я, изумленно глядя на отца. – А попала я туда по объявлению.
– Да уж, поразительно, – усмехнулся он, с трудом поднимая с кресла свое большое тело.
Я почувствовала укол в области сердца и слезы на глазах. Все же он мой отец. Вот такой, какой есть. С золотым крестом весом килограмма в полтора на груди, с фальшивым антиквариатом из Италии, с бабами по всем углам. Мой отец болен. Чем? У него никогда даже простуды не было.
– У них не было секретарши, а я позвонила по объявлению, но трубку взял Журавлев. В общем, трудно объяснить, в общем, я случайно попала к Журавлеву в помощники. Ты его знаешь? – спросила я, волнуясь.
– Максим – мужик дельный. А вообще – фигня все это. Адвокатура-шмокатура, понты одни. Дуют щеки, университеты, Гарварды. А у меня один знакомый был. На зоне, – добавил он. – Всем браткам в зоне апелляции писал да жалобы с ходатайствами, да так наблатыкался, что вышел на волю и купил себе корку. Какая там у них корка?
– Удостоверение?
– Нет, не только. Диплом еще. Говорит, отдал десять штук всего. До сих пор, кстати, работает. Известный адвокат, уважаемый человек.
– Пап... а ты...
– Ника, давай не будем, – оборвал меня он, увидев эту плещущуюся у меня в глазах панику. – Просто больше не пропадай.
– Не буду. Только замуж меня не выдавай, – попросила я, с трудом подавив желание броситься к нему на шею и зарыдать. Этого бы он, уж точно, не понял.
– Тебя выдашь, – жалобно проворчал он. – Думаешь, я тебе зла желаю? Внука бы хоть одного. Или уж внучку.
– Пап? – нахмурилась я.
– Все-все, молчу. – Он поднял руки и улыбнулся. – И, кстати, я хотел сказать тебе спасибо.
– Спасибо? По какому поводу? – нахмурилась я, подозревая, как, впрочем, и всегда, в его словах какой-то скрытый подвох.
– За твой оригинальный подарок, – хмыкнул он. – Как тебе пришло в голову послать по почте эти шахматы?
– Тебе понравились? Ты же любишь пожирать фигуры! – рассмеялась я в ответ.
Значит, мой подарок достиг своей цели! Я помню, как шла мимо витрины с какими-то забавными вещицами и увидела эти политические шахматы – со всеми нашими политиками и бизнесменами в качестве фигур. Там были и пешка Хакамада, и ферзь Чубайс, и даже Жириновский – слон. Я сразу поняла, это – то, что надо. Идеальный подарок для такого папочки, как мой.
– Понравилось? Да это не то слово. Я теперь с мужиками только в них и играю. Только вот насчет королей – я каждый раз чувствую себя неудобно, когда приходится кого-то из них съесть.
А потом мы сидели и ели, и разговаривали о том, что хорошо бы смотаться в Швейцарию, что там в горах климат очень хорош. Или вообще в Штаты, а то мы там давно уже не были. Все было так, словно бы не было этих полутора лет. Отец сидел рядом с матерью и, кажется, иногда под столом нежно брал ее за руку. Это было ново, в его глазах даже светилось что-то наподобие любви, а мама, та просто не отрывала от него глаз. Дождалась, за столько-то лет, наконец-то она ему нужна. И я смотрела на них, впервые за полтора года чувствуя, что, по сути, люблю их обоих.
– А кстати, кто все-таки меня сдал? – спросила я как бы между делом, когда уже подали десерт. – Откуда вы-то обо мне узнали?
– А никто, – усмехнулся отец. – Ты, видать, не только от нас бегаешь.
– Что ты имеешь в виду, – опешила я.
– Звонил твой начальник, – пояснила мама, склонившись в мою сторону.
– Кто? – ахнула я.
– Макс Журавлев звонил, на домашний телефон. В воскресенье, да? – Отец уточнил у мамы, та кивнула. – Искал тебя, сказал, что у тебя мобильник отключен и он тебя найти нигде не может. А ты ему очень нужна.
– Все понятно, – кивнула я.
– Ну, я и смотрю – номер знакомый, – ухмыльнулся он. – Да и голос тоже. Мы с Максом не так чтобы много работали, но иногда случалось. Больше с Холодовым, конечно.
– С Головой, – брякнула я.
Отец удивленно поднял брови, потом кивнул:
– Да, с Головой. И это знаешь?
– Я там работаю.
– Чудеса. В общем, смутил меня его голос. Дальше уж – дело техники. Но мои парни тебя не обидели?
– Все в порядке, пап.
Мы еще посидели в гостиной, папа попросил зажечь камин, он почему-то мерз, хотя было очень тепло. Мама с бабушкой переглянулись, но ничего не сказали. Потом кто-то позвонил, и отец поднялся, направился в кабинет. Я тоже встала и сказала тихо:
– Пап, мне надо... мне правда надо идти. Меня ждут. Я и так уже везде опоздала.
– Ты вернешься? – спросил он после долгой паузы. Было видно, как он мучительно борется с собой, как хочется ему запереть меня тут и решить все вопросы таким образом. Как он и привык.
– Я вернусь, обязательно. Вечером. Нет, все-таки завтра. Но я тебе позвоню, ладно? Или ты звони. В любой момент. Вот, это мой номер. Мне просто... очень надо. Это очень важно, правда, – задергалась я.
– Возьми машину, – прокричал отец мне вслед. – Она в гараже. Я ей шины поменял, они у тебя были лысые, оказывается. Совсем не следишь!
– Хорошо, – крикнула я, подбегая к гаражу. Через несколько минут я уже неслась по направлению к городу на своей любимой «Тойоте». И на сей раз ничто мне не мешало – город двигался в другую сторону.
Глава 17
Главный вопрос
Странное это было чувство – как будто недостает какой-то руки или ноги. Или нет, скорее наоборот, если ты уже вдруг привыкла жить и обходиться без руки, без правой, к примеру, – и вдруг медики совершили переворот в науке и прирастили тебе ее обратно. Ты уже приноровилась, бутылки открываешь зубами, пишешь левой рукой, пуговицы приучилась застегивать пятью пальцами. И шнуроваться тоже как-то наловчилась – и привыкла. Плохо, неудобно – зато никаких сюрпризов. И тут вдруг – получите, распишитесь. Так и я жила со своей ненавистью, со своей обидой и страхом, с манией преследования, ставшей уже частью моей личности. Я привыкла бояться и оглядываться, я научилась сливаться с толпой и путать следы. И было странно ехать на моей собственной тачке, в моих старых, жутко дорогих солнечных очках, и даже диски мои с музыкой, которую я уже больше не слушала, были расставлены по своим местам.
