Ненужная мама. Сердце на двоих - Вероника Лесневская
- Спасибо, Ольга Викторовна, - тихо благодарю, чувствуя на себе пронизывающие взгляды коллег.
- У нас всех много работы. Без дела не сидим, - вклинивается в разговор психолог Эвелина. Казалось бы, такая специальность особая – врачеватель детских душ. А на деле… надменная стерва, а не доктор. – Кстати, девочки, скоро День медицинского работника. Надо заранее кафе забронировать, рассчитать количество мест. Я, как обычно, могу взять на себя все организационные вопросы, - играет бровями. – Богданова, тебя записывать?
- Нет, у меня же дети маленькие дома, - спокойно объясняю, приподнимаясь, чтобы уйти.
Общение с Эвелиной меня тяготит, чем-то напоминает стычки с Марией, одна из которых недавно произошла в кафе, где мы обедали с Гордеем.
После той встречи я так и не решилась ему позвонить, чтобы пригласить к двойняшкам, а он не давит и не настаивает. Терпеливо ждет, пока я созрею.
- Ой, хорошо, что у меня нет детей, - морщится психолог. – Мне еще рано, - кокетливо добавляет. Если не ошибаюсь, она всего на пару лет младше меня.
- Смотри, чтобы потом поздно не было, - поддевает ее Ольга, и я проглатываю улыбку.
- Интересно, какие отделения еще будут собираться? – мечтательно вздыхает Эвелина.
- А кого изволите? – смеется кто-то из компании докторов за столом. - Гинеколога, проктолога, кардиолога?...
- Кардиологию в этом году можно смело вычеркивать, - перебивает другой голос, но я не смотрю, кому он принадлежит. Хватаю нужную мне историю и ретируюсь к выходу. На доли секунды останавливаюсь на пороге. - Там Одинцова на днях заведующим назначили, а тот суровый – ни себе ни людям. Только о работе думает. Сам траур держит и другим расслабиться не дает. Говорят, после покойной супруги ни одну женщину к себе не подпустил. Наоборот, медсестер гоняет, как сидоровых коз. Вряд ли его коллектив куда-то соберется, только если примкнут к другому.
- Можно подумать, - фыркает Эвелина. – Не больно и надо.
- Это потому что он под Новый год тебя послал с позором, когда ты навеселе его поздравить решила? – летит в ответ и тонет в ехидном женском смехе.
Отсекаю его от себя вместе с гадкими сплетнями, плотно захлопнув дверь. Возвращаюсь в свой кабинет, чтобы отдохнуть в тишине. Медсестра отошла в прививочную, так что я удобнее устраиваюсь на диване, откинувшись на спинку, и устало прикрываю глаза.
Из головы не выходят слова, которые я услышала в ординаторской. Мысли роятся тревожно, носятся по кругу, разрывая изнутри черепную коробку и отзываясь ноющей болью в висках.
Никого не было после жены... Кроме одного маленького грязного секрета с двумя ошибками.
Вспоминаю, как гордо он сообщил Марии, что это его дети. И как небрежно предложил мне брак.
Человек контрастов. Загадочный, скрытный, мрачный. Столько лет прошло, а Гордей не изменился. Я до сих пор не могу прочитать его мысли. Не знаю, что он чувствует. Не умею разговаривать с ним.
«Ни одну женщину к себе не подпустил», - крутится на повторе.
Это похоже на правду. А я…
Я сама его полюбила. Разве он виноват в этом?
Отбросив эмоции, я все-таки тянусь за телефоном. Сначала звоню отцу.
- Папуль, я хотела бы пригласить Одинцова к нам, - выпаливаю сразу же, как раздается щелчок соединения, - если ты не против.
Затихаю в ожидании ответа.
Родители развелись несколько лет назад. Отец оставил матери все, а сам купил небольшой домик на окраине. Вернувшись из-за границы, мы с двойняшками поселились у него. Я всегда была папиной дочкой, да и внуков он любит безумно. Всю беременность поддерживал меня, переживал – и до сих пор опекает как маленькую.
Мысленно возвращаюсь в детство, когда приходилось спрашивать разрешения, чтобы привести в дом мальчика.
Усмехаюсь глупой аналогии. Мы с Гордеем давно не подростки. Между нами нет романтических отношений. Но в одном он прав – дети должны знать родного отца. Несмотря на то что было в прошлом, я готова их познакомить.
- Уверена? – хмуро уточнят папа.
- Да, он хочет повидаться с детьми, - выбираю наиболее безобидную формулировку.
- Плевать как-то на его желания. Одно твое слово, и он на пушечный выстрел к нашей семье не приблизится, - злится отец, а я тяжело вздыхаю. – Депортируем его обратно в Белоруссию. Викуля, ты же утверждала, что между вами ничего нет. Просто коллеги.
- А ты обещал не вмешиваться, - мягко напоминаю. – Мы можем встретиться с Гордеем в кафе или парке, но я подумала, что дома, в знакомой обстановке, им будет легче наладить контакт.
- Ясно. Значит, ты все уже решила, - недовольно подытоживает. – Поступай, как знаешь, дочь. Я всегда приму твою сторону, даже если не разделяю, - делает паузу. – Когда нам ждать… гостей? – пренебрежительно выплевывает.
- Я уточню у него. Если получится, то можно сегодня. Не вижу смысла тянуть, - уверенно выдыхаю.
Он отключается, не попрощавшись, а я пытаюсь перевести дыхание перед важным разговором. Вся моя смелость куда-то улетучивается, стоит лишь открыть контакт Одинцова. Прижимаю ладонь к груди, чувствую, как в ребра бешено вбивается сердце. Растерзанное, шитое-перешитое, но все еще живое.
- Доброе утро, Гордей Витальевич, - официально выдаю, когда гудки обрываются. В панике обращаюсь к нему по имени и отчеству, будто хочу доказать, что он ничего для меня не значит. Веду себя глупо, как малолетка, влюбившаяся в учителя.
Нельзя, Богданова! Не повторяй свою ошибку! Этот мужчина не твой и никогда им не будет!
Просто отец детей, с которым придется общаться. Ради двойняшек.
- Привет, Вика, - тепло шепчет он, словно ждал моего звонка. Слышу улыбку в его обволакивающем тоне, и у самой уголки губ невольно вверх стремятся.
Собираюсь озвучить свое решение, которое, наверное, его порадует, но отвлекаюсь на входящий звонок из детского сада. Задумчиво свожу брови, гипнотизируя взглядом дисплей. Материнский инстинкт мгновенно становится в стойку.
- Эм-м, Гордей, прости. Воспитатель моих котят на второй линии, - называю двойняшек так по привычке и улавливаю тихий бархатный смех, от которого жар разливается по венам. - Я перезвоню, ладно?
- Я буду ждать, - звучит тихо и трепетно.
Что же ты опять делаешь со мной, Одинцов? Однако сейчас меня волнует другое… Мои малыши.
- Здравствуйте, Ульяна Игоревна, что мои
