Нестандартный ход 2. Реванш - De Ojos Verdes
В тот самый судьбоносный день состоялось открытие очень важного для Аси показа, по случаю которого подруга решила организовать винтажную вечеринку в Марé, историческом районе Парижа. Он отличался своим контрастом — старые дома ремесленников находились рядом с роскошными дворцами богачей.
Была арендована просторная квартира, дизайн которой тематически подходил под задумку Аси, и приглашены все её друзья и приятели, внесшие лепту в успех показа. Разумеется, Даниель тоже там был. И в какой-то момент, поймав в полутьме его пристальный поплывший взгляд, Элиза взяла мужчину за ладонь и нашла самую дальнюю крохотную комнатушку, в которой они и скрылись от всех.
Сознание было трезвым. Чувства — притупленными, словно выключенными. Она понимала, что ей необходимо сделать этот шаг, чтобы хоть как-то ослабить агонию по Роме. И пока руки чужого мужчины блуждали по её телу, уговаривала себя быть отзывчивее в ответ на его нежность. Он впервые попробовал поцеловать её по-настоящему. Не просто чмокнуть в губы на прощание, а как подобает французу, чьи предки стояли у истоков этого самого французского поцелуя.
Девушка не сразу ощутила неладное. Бросив все силы на то, чтобы отогнать внутренний протест, она потянулась к пуговицам мужской рубашки после того, как помогла справиться с молнией на своем платье.
А потом Элизу вырвало.
Когда его язык особенно настойчиво закрутился у неё во рту.
Некрасиво и непристойно вырвало в эту уродливую реальность, где она пытается изменить. Нет, не мужу, статус которого уже считался «экс». А себе. Снова сделать нечто такое, чтобы доказать призрачному образу свою силу. Потешить гордость. Эго. Зачем?
Но подсознание несравненно мощнее. И невербальное проявление тела это продемонстрировало в очередной раз.
Умирая от стыда, девушка попросила прощения у Даниеля и бросилась прочь, ничего не слушая. Кое-как протиснувшись в ванную, умылась, прочистила рот и вышла, пряча глаза, чтобы не попадаться несостоявшемуся любовнику. Ноги сами привели её на лестничную площадку. Оттуда — на крышу через халатно оставленный открытым люк.
Крыша пятиэтажки была ровной и чистой, обставленной различными антеннами, приемниками — всё как положено. С одного края открывался вид на Сену, но ночью смотреть на темную водную пучину Элиза не захотела. Это добавляло мрачности в её состояние. Поэтому девушка прошлась по периметру и остановилась напротив. Там через брусчатую улочку находилось почти такое же симпатичное здание, балкончики которого были усеяны пестрыми цветами. Куда приятнее созерцать такой вид.
И девушка стояла на краю, застыв в одной позе и сокрушаясь над всем, что происходит в её жизни за последний год с лишним. Она не чувствовала холода, не воспринимала колючих забав ветра с кожей и волосами. Просто смотрела на бежевый фасад и размышляла о том, что ей делать дальше, чтобы окончательно себя не потерять во имя человека, которому она не нужна. Если еще есть выход из этой воронки…
Чуть поодаль на крыше соседнего с бежевым здания был прикреплен небольшой светодиодный экран с обновляющейся рекламой. Блики раздражали, постоянно попадая в глаза. Элиза в какую-то секунду рассерженно кинула в этом направлении мимолетный взгляд, словно на назойливую муху, надоевшую своим жужжанием. И тут же отвернулась.
А потом её неведомой силой толкнуло вновь взглянуть туда. И зависнуть на транслируемом водопаде в экзотической обстановке. Потому что… он казался смутно знакомым.
И внезапно в сознании вспышкой взорвалось воспоминание. Очень яркой и болезненной вспышкой, вызвавшей выброс адреналина в крови. Это даже не воспоминание… ибо не было в её жизни ничего подобного! Это — чертов сон десятилетней давности, который Элиза даже не помнила после пробуждения, когда они с сестрами по подростковой дурости решили последовать традиции наесться на ночь соленых лепешек, чтобы по приданию увидеть суженого, подающего им воду…
Девушка пошатнулась в ужасе. Этот сон в мельчайших подробностях со всеми диалогами пролетел перед глазами, словно случался наяву… И её суженым… был Рома! Элиза захлебнулась очередном вдохом и поднесла трясущуюся ладонь ко рту, словно пытаясь заглушить и без того немой крик. Такого просто не может быть! Не бывает! Не могло случиться… Как объяснить эти дьявольские игры разума?..
Она качнулась вперед оттого, как непреодолимо закружилась голова в напряжении. И собиралась сделать шаг назад, когда её неожиданно дернули за руку с невероятной силой. От жуткого испуга девушка потеряла равновесие и полетела в сторону, пытаясь за что-то ухватиться в воздухе. Но не смогла удержаться и упала на холодную кровлю, почувствовав пронзительную боль, протянувшуюся от запястья до плеча.
Они с Асей в шоке уставились друг на друга. Подруга тяжело дышала, сидя рядом на коленях и прижимая ладонь к сердцу.
— В последний раз такой ад я переживала, когда рожала... — произнесла она с нескрываемой яростью, заставив Элизу обескураженно хлопать ресницами. — Че-е-ерт! Твоя рука!
Рука была распорота острым концом ближайшей антенны, и от вида глубокой рваной раны становилось дурно. Ася помогла девушке подняться и повела на выход с крыши, к которому теперь будто указателем шла дорожка из кровавых капель.
Элиза с трудом понимала, что происходит. У нее в голове фокус был абсолютно на другом — невероятном открытии, которое она совершила несколькими минутами ранее. Поэтому сосредоточиться на том, что ей говорили обеспокоенные люди вокруг, девушка никак не могла.
А дальше — неимоверная суета. Кто-то чем-то перемотал ей руку. Посадил в машину. Довез до больницы. Уколы. Наложение швов. Все необходимые процедуры, и даже доблестная полиция, пытавшаяся разъяснятся с ней на ломаном английском со своим картавым «р». Реальность плыла и размазывалась в тревожном сознании, а от большого количества обезболивающих тяжели веки.
С этого момента в памяти девушки начинался провал. Один бесконечный морок без возможности пробуждения. Стойкое ощущение, что находится в эпицентре пекла, и ее терзают огнем.
Иногда становилось немного легче. Когда чувствовала на себе детские ладошки — прохладные, мягкие, нежные. Рассудок зло и безжалостно шутил над ней, и Элиза в густом бреду была уверена, что родила, и эти ладошки принадлежат ее малышу. Радость переплеталась с горечью, свет с тьмой, реальность с вымыслом. Там, в своей утопии, она снова обнимала Рому, и не было между ними никаких недомолвок и претензий, только сладкое непреодолимое притяжение...
А потом Элиза вынырнула из терпкой цепкой круговерти. И узнала, что уже третью неделю не приходит в себя из-за
