Бабочки и порочная ложь - Кейли Кинг
— Я пошла искать тебя, когда ты не появился здесь, как обещал, — начинаю я, тревога словно валун сидит у меня на груди. — Я увидела свет в кабинете твоего отца и услышала голоса, поэтому я проверила, есть ли ты там…
Когда Рафферти вырывает у меня руку, словно это я его обожгла, это словно горячий клинок пронзает мое сердце. Он отступает на шаг от моей кровати, его лицо теперь ужасно бледное, а в глазах такой дикий взгляд.
— Рафф… — пытаюсь я, подвигаясь так, что сажусь на колени. — Ты должен рассказать кому-нибудь, что он сделал. Он больше не может так поступать с тобой.
Его голова трясется.
— Он ничего мне не сделал, Пози. Я не знаю, что ты видела.
В моей груди вспыхивает приступ гнева из-за того, что он пытался заставить меня думать, что я неправильно поняла, что происходит в этом офисе.
— Я точно знаю, что я видела, — я стою на своем. — Он применил свой ремень к тебе, а потом он, — я задыхаюсь от слов, когда эмоции снова захлестывают мое горло. — Он притушил сигарету о твою кожу.
— Нет, он этого не сделал.
— Тогда подними рубашку и докажи, что я не права, Рафф. Докажи мне, что тебе не нужна помощь.
Он смотрит на меня, наверное, дольше минуты, прежде чем я вижу, как его сильный фасад сминается. Подобно идеально построенной стене, она разваливается по кирпичикам, пока от нее не останется ничего, кроме пыли. Его пальцы запускаются в волосы, и он отступает еще на шаг.
Подойдя на коленях ближе к краю кровати и к нему, я говорю:
— Нам нужно пойти к моему отцу. Он может помочь тебе и защитит тебя, — если бы я могла, я бы прямо сейчас потащила нас обоих в полицейский участок моего отца. Каждая клеточка моего тела кричит, чтобы я отвела его в безопасное место.
Паника охватывает его расстроенное выражение лица. Его руки падают в стороны, и он бросается ко мне.
— Нет! — шипит он, стараясь говорить тише, чтобы родители нас не услышали. — Никаких полицейских. Никто не может знать.
Я сразу не соглашаюсь, моя голова трясется.
— Нет, нам нужно кому-нибудь рассказать. Ему это сойдет с рук, Рафферти.
— Мы не можем, — резко возражает он, заставляя меня инстинктивно отшатнуться от него. Поняв свою ошибку, он падает на пол передо мной и берет мои руки в свои. Он целует мои пальцы, прежде чем продолжить, на этот раз гораздо более мягким голосом. — Мы не можем никому сообщить об этом. Моя мама… — он делает паузу, тяжело сглатывая. — Моя мама этого не переживет. Наши имена будут напечатаны во всех новостных агентствах, и все будут знать, что она была замужем за человеком, который сделал… это.
Пристальный взгляд и сплетни погубят ее. Она так долго болела. Раньше она принимала лекарства получше, которые ей помогали, но сейчас она занимается самолечением. Я боюсь того, что она сделает, если я вот так разорву ее жизнь.
Я бы солгала, если бы сказала, что не видела, как Молли принимала наркотики. Я никогда не знала, что это такое, но знала, что она принимает их слишком много в течение дня. Бывают ночи, когда она проводит так много времени, что даже не просыпается, пока мы не возвращаемся из школы. Пустой, стеклянный взгляд ее грустных глаз вызван таблетками.
— Мы можем оказать ей необходимую помощь, — утверждаю я, отчаянно пытаясь найти решение. — Она может пройти реабилитацию.
— Она недостаточно сильна морально, чтобы сделать это, и она никогда не стала бы рисковать своей репутацией, обращаясь в реабилитационный центр. Она предпочла бы медленно разваливаться в своем идеальном доме и в своей дизайнерской одежде, чем дать миру понять, что ей нужна помощь. Мой отец использовал последние двадцать лет, чтобы промыть ей мозги, заставив ее думать, что их имидж является приоритетом, — он отводит взгляд, как будто ему невыносимо смотреть на меня, и добавляет: — Мой отец, может, и не оставляет следов на ее коже, но не заблуждайся, Пози, он издевался над ней и другими способами. Он видел в ней легкую мишень, когда они начали встречаться, и с годами он разрушал ее, пока она не превратилась в оболочку человека.
— Мы должны что-то сделать. Ты не сможешь терпеть его боль и гнев вечно.
Он смотрит на меня.
— Я могу, — яростно настаивает он, не оставляя места для споров. — Я могу, потому что пока он вымещает на мне свой гнев, он держится подальше от Пакса, и пока я держу это в секрете, с моей мамой все в порядке. Ради них я могу вынести все. Они мой приоритет.
— Пока ты защищаешь их, кто защищает тебя? Как я могу сидеть сложа руки и знать, что это происходит, и не рассказать об этом отцу? Он бы помог тебе. Вам всем…
Меня прерывает, когда рука Рафферти болезненно сжимает мой подбородок. Его пальцы впиваются в мою кожу, и я боюсь, что он оставляет следы.
— Если ты пойдешь к отцу, я буду отрицать все, что ты ему скажешь. Без доказательств твое слово против моего, и тебе не выиграть эту битву, Пози.
У меня вертится на языке признание, что у меня есть видеодоказательства, но он снова заговаривает, прежде чем я успеваю ему рассказать.
— И если по какой-то причине это попадет в прессу и каким-то образом затронет мою маму, я тебя никогда не прощу, — он отпускает мое лицо и прижимается лбом к моему. — Это нас погубит. Ты потеряешь меня, если предашь меня, а я не готов потерять тебя. Поэтому я умоляю тебя, бабочка, пожалуйста, ничего не говори.
Мои глаза закрываются. Во мне проносится так много противоречивых чувств. Боль, которую причиняет его отец, меркнет по сравнению с болью от того, что что-то происходит с его мамой или младшим братом. Это факт, высеченный в камне, но от этого не легче его проглотить.
— Я обещаю, что никому не расскажу, но знаю, что все, что я хочу сделать, это защитить тебя. Мне не нравится видеть, как кто-то, кого я люблю, страдает, — все замирает, когда я понимаю, что только что сказала.
Большой палец Рафферти, описывавший маленькие круги на моей руке, замирает, и он поднимает голову, чтобы посмотреть на меня. Я не делаю того же сразу, а предпочитаю еще немного посмотреть на серо-синее одеяло, чтобы скрыть свое смущение. Ничего из того, что я сказала, не было ложью, я просто не планировала так проговариваться.
Подняв мой подбородок пальцем, он
