Елена Усачева - P.S. Я тебя ненавижу!

— Идиот! Там же конь! Он утонет. — Хотелось дотянуться, хотелось ударить! Он снова ей мешает! Он всегда ей мешает.

Сашка вглядывался в переплетение веток.

— Лошади плавать умеют, — словно выплюнул он из себя. По губам текла вода, капли летели изо рта вместе со словами.

Эля извернулась, подползая к берегу.

— Пусти меня! Он не умеет! Он напуган.

— Тогда зачем он нужен? — Сашка отпихнул ее подальше, а сам стал осторожно пробовать чавкающую под ногой почву.

— Смотрите! Он купается! — засмеялись в стороне.

Приятели сидели на земле, показывали на куст и со смехом валились на спины.

Реакция была странная.

— Чего это они? — испугалась Эля.

— Обдолбанные.

— Оба?

Такое ей в голову не приходило. А ведь и правда, ведут себя странно. Как она могла это не увидеть?

Захотелось еще раз посмотреть, внимательней, чтобы запомнить. Никогда не видела наркоманов.

Сашка поймал ее любопытный взгляд и объяснил его себе по-другому.

— Влюбилась? — с горечью произнес он, качая головой. — В Репу все влюбляются. Он играет обаятельного мерзавца.

— Кто это — все? — смутилась Эля.

Сашка усмехнулся, в глазах скакнул холодный огонек.

— Тебе все имена перечислить или коня сначала достать?

У него, видимо, была своя причина ненавидеть Родиона. Его девушка ушла к этому кудрявому красавцу. Неужели?..

Эля невольно ахнула.

— Значит, будем спасать, — Максимихин отвернулся, глянул на воду. — Сыграем в святых. По воде пойдем.

Шагнул в пруд, сделал второй шаг, провалился по пояс, с трудом выдергивая ноги, двинулся вперед, стал хвататься за ветки.

Эля глянула на берег. Виновники переполоха раскинувшись лежали на земле, им явно было хорошо. Хотелось скинуть их в воду, заставить вызволять коня.

— Черт! — взвыл Максимихин. — Так и знал, что в святые мне рано записываться.

— Я сейчас! — засуетилась Эля, поднимаясь.

Надо было идти навстречу, один Максимихин не справится. Волк сильный, а сейчас и напуганный, слушаться не будет, попрет на глубину или, что хуже, рванет обратно, а там эти гопники…

Неуклюже брызгаясь, побежала в воду. Первые шаги дались легко. Она даже не почувствовала холода. А потом одежда намокла, джинсы тяжело облепили ноги, сапоги хлюпнули, впуская в ноги осень.

Конь бился, пытаясь вытащить себя из тряского запрудья. Максимихин оплыл его, не давая уйти глубже, стал цепляться за седло. Конь фыркал, зло косился на человека, боком оттесняя Сашку от спасительного берега.

— За повод! Бери за повод! — закричала Эля и застыла, хватая ртом воздух. Холод наконец пробил все тепловые защиты, обжег ноги, озноб маршевым строем прошагал по телу, железной хваткой уцепился за легкие, мешая вдохнуть.

— Да иди ты! — замахал на нее Сашка.

Он добрался до морды коня, ощупал ее. Повода не было. Ухватился за ремень у оголовья, силой потянул Волка за собой. Конь захрапел, задергался, заставляя Сашку подпрыгивать.

— Я сказал, слушайся! — заорал Сашка в широко распахнутые глаза, и конь вдруг прекратил свой сумасшедший танец.

— Волк, — через силу прошептала Эля, борясь с желанием завопить от боли. — Иди сюда!

Она пыталась идти, пыталась понять, есть ли у нее ноги, но тело одеревенело. Только сердце бешено билось. Злая фея, опять ошиблась. Отняла руки-ноги и голову, а про сердце забыла. Элли из Волшебной страны.

— Вот, черт, назвали коня, — ругался Сашка в бессильной злобе. — Сейчас кусаться начнет.

Холод роем саранчи носился по спине. Эля усилием воли толкнула себя вперед. В спину вошел железный штырь, огнем грохнул в правую ногу. Ту самую, что когда-то очень сильно подвернула, из-за которой столько лет прохромала и которая выровнялась от верховой езды. Ногу свело. Боль выкрутила мышцы от пятки до плеча, заставила крутиться на месте и мелко выть.

В мгновенный просвет Эля коротко вскрикнула и повалилась навзничь, уходя под воду. Тело пропало, боль ушла. Только глупое сердце все билось и билось.

— Твою мать! — услышала она испуганный возглас.

Мимо с шумом пронесся конь.

— Чего с тобой? — Максимихин выудил ее на поверхность.

— Ногу… свело, — задыхаясь от приступов боли, прошептала Эля.

Над собой она увидела Сашкино лицо. Посиневшие губы, сиреневатую кожу, темную радужку с широко распахнутым зрачком.

— Держись!

Он потянул Элю за собой, тяжело выбираясь на берег. Ветер заставил бессильно плакать. Как же холодно. Каждый кусочек тела зазвенел, словно прощался и с этим днем, и с этим небом. С жизнью.

— Пяткой стучи. — Голос Сашки вытащил из мутного бессознанья. — Стучи пяткой по земле. Сейчас отпустит.

Они сидели на берегу. Элю трясло. Максимихин, внезапно сделавшийся невероятно деловым, тер ей сведенную икру. Выжимал ей рукава на куртке, тянул на голову капюшон. Боль стала уходить. Сквозь его руки дальше в землю и там сгорать в огненном ядре.

— А лошади? — прошептала, не чувствуя губ. Ее бессмысленно водило из стороны в сторону, руки совершали странные движения. Она вроде и хотела помочь Сашке, но никак не могла ни за что уцепиться.

— Да погоди ты со своими лошадьми! Встать можешь?

Сашка встряхнул. В голове больно зазвенело, по телу прошла волна жара, и тут же кожу сдавило холодом, зато организм радостно отрапортовал голове о своем присутствии и глобальных потерях. Она начала привставать, мысленно приказывая сама себе.

Разогнулись… Правое колено… Рука… Дышим…

В голове бум, бум, бум, отрабатывало топку жизни сердце.

Оба коня, тычась мордами друг в друга, танцевали около куста. Было похоже, как будто Волк рассказывает приятелю обо всем, что с ним произошло.

— Ну, чего? — спросил Сашка, с сомнением глядя на перекошенную Элину фигуру.

Эля поджала ногу, пытаясь оценить уровень ущерба в теле. Холодно, противно, мокро, на ногу не наступить, губы подвело, зубы стучат.

— Нормально.

В теле обнаружилась подозрительная невесомость. Боль из ноги и спины ушла, но ее эхо еще блуждало, напоминая о пережитом, обещая вернуться.

— Еще скажешь, что я опять у тебя что-то сломал, — проворчал Сашка и снова усмехнулся.

От этой такой знакомой улыбки захотелось плакать. Вот где довелось встретиться!

— Когда ты и что ломал? — прошептала, дохрамывая до лошадей.

— Да карусель эту дурацкую, — быстро заговорил Сашка. Он был все такой же бодрый, словно и не купался только что в пруду. — Я потом все еще удивлялся, что ты жалеешь глупый механизм. В нее же играть было нельзя. Только смотреть. Какой в этом прок? Обыкновенная игрушка, а ты стала злиться…