Без права выбора - Слава Доронина
— Иди в машину, Катя. Я сейчас отвезу тебя домой, – сказал Родионов ледяным тоном.
Я не стала ему перечить. Мне лишь хотелось отмотать время назад и вовсе никуда сегодня не ездить. Забравшись в машину Родионова, обняла себя за плечи, чувствуя, что снова дрожу.
Дима вернулся быстро, как и обещал. Я не сводила глаз с его лица, боясь спросить, кто погиб, но не пришлось ничего спрашивать, он сам заговорил:
— Их подрезала машина Агафонова. Внедорожник слетел в кювет и перевернулся. Никита в тяжелом состоянии, – ощутила, как грудь с левой стороны сильно сдавило. – Костя, его правая рука, погиб… Ублюдок! – выругался он и ударил кулаками по рулю, смотря перед собой. Затем ударил руль снова, и еще...
Горло сжималось так, что было больно дышать. Поняла, что ни на какие отступные Родионов не пойдет, а это означало, что папу я сегодня видела в последний раз.
— Что он сказал? – с ненавистью спросил мужчина.
— Чтобы ты дал отмашку юристу и не добивался пересмотра дела моего отца. Угрожал убить папу, а тебя… Отправить следом за ним.
Крепко сцепив челюсти, Родионов положил руки на руль, сжал его с такой силой, что казалось, он его сейчас выдерет. Мужчина тяжело дышал и смотрел исподлобья куда-то вдаль несколько мгновений.
— Надеюсь, ты попрощалась с отцом? Я не намерен оставлять этот беспредел без своего участия и буду разбираться, хочешь ты того или нет. Мне плевать на последствия, – голос звучал незнакомо.
По телу побежали неприятные мурашки. Теперь я понимала слова Агафонова, когда тот говорил, что у Родионова много врагов. Слишком принципиальный. Таких не любят. Такие вызывают одно желание: устранить, чтобы не мешал.
— Пожалуйста, Дима, – одними губами выдохнула я.
Он грубо схватил меня за подбородок и повернул мою голову в сторону, где на асфальте лежало тело Кости. Марат стоял поблизости и общался с полицейскими с каменным выражением лица.
— Ему двадцать девять. У него остались жена и двое маленьких детей. Никита, если выживет, то до конца дней будет прикован к инвалидному креслу. Предлагаешь, закрыть на это глаза? Оставаться в стороне? Никогда так не делал. Эти люди пришли работать на меня, я лично отвечаю за каждого. Или ты просишь меня сейчас пресмыкаться перед каким-то подонком, который просто прикрывает свою шкуру за счет чужих спин? Ты реально полагаешь, что таким ублюдкам должно сходить все с рук?
— Мне жаль... – тихо вымолвила. – Я не знала об уговоре отца и этого человека. Папа взял вину на себя, ему угрожали тем, что навредят мне. Он ничего об этом не говорил, лишь без конца просил уехать из Москвы. Я не послушалась... Мне правда жаль. Это моя вина. Если бы знала об этом, то не просила бы тебя о помощи. Пожалуйста, Дима... – голос дрожал, а я изо всех сил сдерживалась, чтобы не заплакать.
Он долго рассматривал мое лицо, потом отпустил и отвернулся. Его глаза… Такого взгляда я прежде не видела.
— Я отвезу тебя домой. Мне нужно ехать к родителям Никиты и жене Кости. Пристегни ремень.
— Можно я поеду с тобой? Это все случилось по моей вине, я...
Он прожег меня черным взглядом, в котором было столько боли, злости и ненависти, что я осеклась. Никогда еще не видела Родионова таким.
— Тебе будет лучше остаться дома, Катя. Когда все улажу и вернусь, возможно, поговорим.
Как все улаживали и решали в таких случаях? Оплачивали потерю кормильца деньгами? Организовывали похороны? Это было ужасно... Но это была цена ошибок, которых исправить уже нельзя.
34
Катя
Всю дорогу до дома мы молчали. Я рассматривала приборную панель перед собой и сжимала в руках сумочку, боясь повернуться в сторону Родионова. Напряжение в машине было таким осязаемым, что было не по себе, хотелось поскорее оказаться в своей комнате и осмыслить происходящее. Дима высадил меня во дворе и уехал, не сказав больше не слова, а я на слабых ногах направилась в дом. Этот день выпотрошил меня. Эмоционально и физически. Внутри все сжималось от боли. Неужели Родионов не понимал, что держать меня и дальше рядом с собой бессмысленно? Почему бы ему просто не отпустить меня? Да хоть даже сдать в полицию...
В доме стояла тишина. Я прошла на кухню, налила в стакан воды и осушила его залпом. Развернулась, чтобы отправиться наверх, но заметила в дверном проеме Настю с малышом на руках.
— Все нормально? – поинтересовалась я у нее.
Обычно одетая с иголочки, с красивой укладкой на голове сегодня она выглядела неопрятно. Под глазами пролегли черные круги, а на бедных щеках выступил яркий румянец.
— Мне не очень хорошо… – слабым голосом отозвалась она. – Температура с утра. Я вызвала няню, но ее до сих пор нет, – сказала девушка и опустилась на стул, прижимая к себе ребенка.
Я застыла в растерянности. Звонить Родионову или Марату? Мне бы этого не хотелось. Им сейчас не до нас. Наплевав, что могла услышать очередные резкости в свою сторону, я приблизилась к девушке и положила ладонь на ее лоб. Она вся горела и «не очень хорошо», наверное, в данном случае было «совсем плохо». Особенно, если она сама пришла ко мне.
— Давай, я принесу тебе лекарства и присмотрю за Демидом до приезда няни?
— Спасибо, – она кивнула. – Будет лучше, если ты присмотришь за ним в моей комнате. В гостиной много углов, а он сейчас активно начинает ползать и всем интересоваться.
— Хорошо. Я только переоденусь, вымою руку и возьму лекарства. А пока пойдем, помогу вам дойти до вашей комнаты.
И все же болезнь – это еще не смерть, как в случае с Костей. Вспомнила об аварии и угрозах Агафонова, а в ушах оглушительно забился пульс. Я заставила себя не думать обо всем, что случилось. Хотя бы на время, пока буду с ребенком, не представлять, как Родионов сообщал жене Кости о его смерти. Оставив Настю и Демида одних, пообещала скоро вернуться.
Быстро переодевшись в шорты и футболку, вымыла руки и спустилась вниз. Нашла аптечку и, прихватив бутылку с водой, побежала наверх. Настя лежала на кровати, укрывшись одеялом, малыш ползал по
