Моя новая жизнь (СИ) - Девис Лина

— Может быть, но объект твоей симпатии страшнее заболевания. — он тяжело сглотнул и коснулся губами моей головы. — Тебе будет больно.

— Если это не взаимно, то твои слова мое глупое сердце когда-нибудь примет к сведенью. Склеится, оклемается и примет. А если ты говоришь это из страха почувствовать то, что ты не понимаешь и не можешь контролировать, то мне тебя жаль. Ты завел хвостик, который будет ходить за тобой по пятам и пытаться пробраться сквозь ребра и напомнить о спрятанном там органе. Потому что ему плевать на то, что будет если. Он хочет жить полноценно, мгновениями. А то, что объект воздыхания отвергает его из страха потерять контроль, распаляет в нем желание погрузить его в эти чувства с головой, приручить к своим рукам. Другого варианта я не вижу, ты забрал мое сердце в свое пользование.

Говорить ему это было не просто, но последнюю фразу я сказала, выдыхая. На душе стало легче.

В детском доме меня бы засмеяли, если бы я призналась кому-то в таком. Но я в другом сейчас мире и Фил никогда бы не стал смеяться над чувствами другого человека, глумиться за слабость. Он кажется мне очень благородным молодым человеком.

— Я буду ненавидеть себя за то, что сломал такую чистую, светлую маленькую девочку, эти искорки в глазах потухнут… Я же замучаю тебя.

— Поздно меня отговаривать, я привязалась, поэтому можешь уже начинать, но помни, что я умею хорошо кусаться. Мне отличные зубки достались. Хорошие гены. — в шутку тихонько прикусила его плечо.

— Хорошо, что сказала, теперь для зубастика у меня появилось отдельное место в сердце.

— Ох, и что же пришлось оттуда выкинуть? Знаешь, там до невозможности тесно.

Послышался тихий смех и его грудь слегка затряслась.

— Я подчистил вчера, до твоего прихода там почти ничего не оставалось.

Мы замолчали, не спеша отстраняться друг от друга. Он прижимал меня к себе и мне не хотелось нарушать выстроенную идиллию. В его объятьях было так приятно и тепло, что казалось оторвись я от него, потеряю то чувство комфорта и эйфории от его касаний навсегда.

Меня пьянила его близость. Радовало, что он не отталкивает меня.

Но больше всего сейчас заставляло трепетать не просто физическая близость с ним. Я будто забираюсь к нему в душу. Кому из девочек он еще позволял так близко к себе подобраться? С кем еще о таком говорил? К тому же он не сказал, что мои чувства безответны…

Я всегда отличалась особой эмпатией и на подсознательном уровне чувствовала его страх. Его тянуло ко мне, как комарика на свет, но он боялся, что этот свет окажется приманкой и дни рядом со мной у него сочтены. У него много проблем с головой, и он не хотел, чтобы от этого страдали его близкие. Он отдалялся от друзей, когда чувствовал, что может кому-то навредить, но от меня в случае близких отношений у него отделаться не получится. Его внутренняя боль меня заденет.

И я хотела ее с ним разделить. Я готова была забрать ее всю, лишь бы ему стало проще.

— Мне с тобой сложно, — вдруг снова заговорил Фил. — ты другая. Мое реальное окружение тебя проглотит, им еще мало покажется. Я и сам такой, поэтому беги, пока совсем не занесло. Я не тот, каким ты меня видишь. Наше знакомство было ошибкой, эмоциональным порывом.

Я подняла на него голову и мило улыбнулась, хитро щуря взгляд.

— Тебе со мной сложно не потому, что я другая, а потому что ты становишься другим. Ты не похож на них, но тебе проще этого не показывать. Я уверена, что вижу тебя таким, какой ты есть, таким, каким ты сам даже себя не знаешь. И я не ошибка. Ты так говоришь специально.

Робко переместила руки на его плечи и медленно обвила шею.

Я только проверяю свою дозволенность на его тело, прикладывая в свои движения аккуратность и грацию. Боюсь его спугнуть, но не позволяю отступить. Слишком соблазнительно выглядит возможность проникнуть к нему под кожу. Это как приручать дикого непокорного зверя. Сначала нужно сделать так, чтобы он получал удовольствие от твоих ласк, постепенно признавая в тебе свою хозяйку.

Сладко думать, что когда-нибудь его неприкаянное, холодное сердце будет моим. Что случиться так, что он сам мне его отдаст и приклонит голову, отдаваясь во власть маленькой сиротке, еще недавнему отбросу общества. Сам аристократ и такой, как я. Будет млеть от моих прикосновений и глядеть с горящими глазами от того только, что я рядом.

Замечталась. Сама утонула в синеве его глаз. О том, чтобы произошло аналогичное и с ним только мечтать и остается. Чтобы так же смотрел… глупое сердце снова шалит с фантазией.

— Я так понимаю, тебе хочется мне угодить? — спрашиваю, грустно улыбаясь.

Он приподнимает бровь в немом вопросе.

— Ты позволяешь мне себя обнимать и даже обнимаешь сам, потому что я хочу, чтобы ты это делал. Но ты напряжен, тебе не комфортно.

— Зачем ты думаешь о моем комфорте? — вдруг улыбается, слегка качая головой. Его удивляют мои слова.

Застываю, широко раскрыв глаза, не переставая смотреть на его улыбку. У самой уголки губ поднимаются на столько, на сколько возможно.

— Ва-а-ау, я первый раз вижу, как ты улыбаешься. Это очень красиво-о-о… — натыкаюсь на его непонимание и подавляю смешки. — я имею виду настоящую улыбку, искреннюю. Таким ты выглядишь еще прекраснее, как художник говорю, ну и как девушка немножко.

Вру. Много, как девушка. А как художник спешу подтвердить, что зачесались пальцы немедленно нарисовать это великолепие. Спешу запечатлеть его у себя в памяти и делаю мысленную пометку постараться передать его образ без маски, вот таким. Теплым, мягким, своим каким-то.

— У тебя есть шашки или шахматы? — вдруг спрашиваю, наконец решаясь отстраниться и слезть с его ног.

Стало холодно, и я обнимаю себя за плечи.

— Зачем тебе? — улыбается одни уголком губ.

— Поиграем. Мне вдруг захотелось.

Смотрю на него пристально. Без улыбки.

Он же для всех такой удобный. Такой, каким его хотят видеть. Выполняет любые пожелания, терпит неприятные ему вещи, лишь бы угодить, говорит все то, что хочет слышать от него собеседник. Меня заставил поверить, что я ему приятна и обнимать меня ему нравиться. Уж игру для меня он осилит.

Оставлять его сейчас было нельзя. Из состояния я его еще не до конца вывела.

Он включил свет и достал доску с шахматами. Мы стали играть. Попутно я стала рассказывать о том, что произошло вчера: об относительно налаженных отношений с отцом, о писателе, его семье и конфликте.

— Читал недавний его роман, такой мути и уродства сюжета еще нигде не встречал, а уж его взгляды на этот мир… — он присвистнул, делая ход конем.

— Да вообще. Вроде культурный человек. Сколько лет уже у нас равноправие, а люди все еще на этапе эволюции из австралопитека в человека разумного. — возмущаюсь и двигаю свою фигурку на место его пешки.

Показываю свой трофей, довольно улыбаясь, и кладу к себе.

— Ты молодец, что дала понять, как он примитивен в своих убеждениях. Пусть валит к своим безмозглым куклам, мудрые женщины ему не по зубам. Слишком хорошо видят натуру мудака и вычитывают напускной глубинный смысл в его псевдоинтеллектуальных книжках.

Согласно киваю. От его слов становиться теплее. Ощущаю поддержку и хочется расправить плечи.

Через несколько ходов понимаю, что заканчивать партию бессмысленно.

— Ну и что? Я сейчас схожу, и ты мне все равно мат поставишь. И так, и так выиграешь.

Очередная партия проиграна. Я выиграла лишь в самый первы раз, а затем он, похоже, раскрыл мою тактику.

Поднялась с ковра и направилась в сторону книжных полок. Комната у него была просторной. Уюта в ней было мало и даже свет ламп был какой-то холодный. Комната казалась малообжитой, но огромный книжный шкаф во всю стену то и дело приковывал взгляд.

Провела пальчиками по корешкам.

— Много читаешь? Ницше, Камю, Гессе, Сартр… как пессимистично. Любишь экзистенциальную философию? — оборачиваюсь к нему и смотрю вопросительно.

— Она мне близка. — нехотя отвечает.