Сквозь снег и пепел - Агата Соболева
Данил забирает чемодан и садится в машину. Саша натянуто улыбается, просит почаще гулять с Грейс и смахнув слезу залезает на пассажирское сидение.
Данил включает слишком громко музыку и курит прямо в машине. Саша уткнулась лбом в стекло и смотрит на мелькающие машины, дома и рекламные щиты. За городом пейзажи меняются, но солнце не перестает осыпать светом искрящий снег. Такая погода как насмешка над тем, что происходило. Второе января. Все еще доедают наготовленное к празднику, бездельничают, веселятся… А что же было с ними?
Никаких разговоров по пути. На заправке перед выездом на трассу он берет ей кофе. Но она не прикасается к стакану. Когда они скрылись от чужих глаз, она просто тихо хотела угаснуть. Не хотелось ни еды, ни воды, тем более от него. Не хотелось ни видеть, ни слышать, ни чувствовать. Не хотелось существовать. Как отчаянно она боролась недавно за жизнь, так же самозабвенно сейчас призывала смерть. Чтобы освободиться. Она устала. Некому верить, не к чему стремиться, не на что надеяться. Все стало прахом. Она не спаслась в ту ночь. Она погибла.
Звонит телефон.
«Мама».
Данил отвечает. Чертыхается, психует и разворачивает машину ничего не объясняя.
Они подъезжают к дому, где у ворот стоит Вера с каким-то пакетом и Грейс.
Данил выпрыгивает, забирает пакет и кидает в багажник, потом открывает заднюю дверь и запускает туда собаку. Саша непонимающе поднимает глаза на Веру, та губами произнесла: «Она не хотела оставаться без тебя», — и отправила воздушный поцелуй. И пока Данил садился обратно, Саша пулей перескочила назад.
Появление Грейс сильно осложнило ситуацию. На себя было наплевать…но она опять боялась, что он причинит вред собаке…а значит, ей придется ее защищать.
Сзади в компании мохнатого друга было то ли легче, то ли тяжелее. Хотелось ничего не чувствовать, но эти влюбленные глаза проникали в самое обгоревшее сердце и ворошили угли.
На заправках Саша выводила собаку в туалет и размять лапы, пока Данил обслуживал авто.
За всю дорогу они не обмолвились и словом. Только он часто смотрел на ее в зеркало заднего вида. Этот взгляд был полон злости и агрессии. Но не вызывал никаких эмоций у нее. Она знала, что он жестокий и властный человек, и она, по сути, была его пленницей и марионеткой. Он будет трахать свою женщину, расчленять на досуге людей, если повезет — он будет весело глумится, а нет — опять изнасилует ее или может изобьет чем-нибудь.
Они проезжают «Фазан», где, к счастью, не останавливаются. В памяти всплывают его нежные прикосновения, которые не имеют ничего общего с тем, что он сделал вчера. Его ласковые слова тогда и оскорбления, которые слетали с его губ в новогоднюю ночь.
Он был прав только в одном. Ей теперь точно оставалось жить только ради собаки. А она сама так и осталась зверушкой у него на передержке.
Глава 42
Данил
Утро было тяжелым. На удивление, она не была опухшей или красной от слез. Она была напрочь лишена эмоций. Ее синяки стали черными. Но она уже не так боязливо садилась и не хваталась за живот при движениях. Значит не надо срочно везти ее к врачу. Хотя бы этот камень с души упал. Но все равно, меня смущала кровь… Надо как-то ее записать и показать гинекологу. Мысль о том, что я ей навредил меня убивает. В ответ на чувство вины опять вспыхивает злость, объект которой мне самому непонятен.
Она не смотрит на меня. Вообще. Будто меня не существует. И была тихая, подавленная и будто уставшая и заторможенная. Двигалась и говорила медленно. Немногословная.
Дорога до дома была самая отвратительная из всех предыдущих поездок. Я боялся, что на заправке она сбежит, пока будет выгуливать собаку. Просто рванет в лес или по дороге, или заскочит в какую-нибудь машину… И, наверное, собака была единственным сейчас моим козырем, что она никуда не денется. Ответственность. Вот еще что добавилось к страху. Но боится ли она меня?… После той ночи на ферме она вздрагивала, отдергивала руки…а теперь? Она как сомнамбула. Безразличная. Я даже не знаю, отвращение это или разочарование… Впервые за наше совместное существование я не могу ее прочитать.
Странно, но она была послушной, спокойной и даже не оглядывалось дергано, как обычно. На паркинге, в лифте, у квартиры…
Дома она сразу распаковала чемодан, сложив вещи слишком аккуратными стопками. На полку в глубь шкафа были отправлены мои подарки. Ирония судьбы. Я подарил ей золотые крылья, а ее собственные до конца обрубил.
На полках в ванной снова появились ее вещи. Вспоминаю, как я ожидал возвращения домой и того, как все было до отъезда. Но вот мы здесь, а я не испытывал радости или облегчения. Моя злость потихоньку спадала. Я пытался в ней разобраться, но пока еще не мог.
Она прятала от меня свое тело. И несмотря на то, что в квартире стояла жара — одела спортивный костюм и наглухо застегнула кофту. Она не стала пить кофе, только осторожно попила воды. Наверное, губа сильно болела. Пока я звонил в доставку, она поставила собачьи миски на кухне, одну наполнила водой, в другую насыпала корм, который немного положила с собой мама. А потом ушла в комнату и когда я зашел, она завернулась в плед и будто спала на краю уже расправленной кровати, прямо при свете.
Дарина уже названивала, ждала меня. И я дождался курьера, оделся и ушел, не сказав ничего Саше.
В машине я просидел еще полчаса, прежде чем выехал с парковки. Не хотел Дарину посвящать в мои дела. Она должна была оставаться ровно там где сейчас и ровно на той же дистанции. Надо было прочистить немного мысли.
Выезжаю и
