Женский роман - Марина Светлая
Ответом была тишина. Он набрал снова.
— Что?
— Скажи, что будешь ждать.
— Буду.
— Я буду звонить. Часто. И скучать.
— Я… я тоже буду скучать…
— Целую тебя…
— И я тебя…
16. Какие в феврале грозы?
Во вторник, накануне самого ужасного дня в жизни Марины Николаевны, ничего не предвещало грозы. Какие в феврале грозы? Даже если неожиданно теплеет, снег тает, сапоги протекают — это все еще не повод для беспокойства. Максимум, что может приключиться — простуда.
Утро было хмурое. С неба капало нечто невразумительное. Слегка кружилась голова, аппетита никакого, скорее наоборот — один вид в очередной раз прокисшего молока заставил срочно вылить его в унитаз, зажимая нос, пока дед не видит. А просрочено всего на сутки. Мысленно повозмущавшись тем, что на пакетах наверняка перебивают даты, Мара вооружилась зонтом и отправилась на работу.
Максим умудрился позвонить за пять минут до начала урока, что определенно добавило ее боевому настроению запала. А заодно едва не сорвало план под названием «Сегодня я вовремя!» Потому что он ее заболтал.
Любимый 11-Б ожидал в 316 кабинете, куда она вбежала, уловив краем глаза то, что Кирилл замешкался в коридоре, возле двери. И явно слышал часть разговора. Постаралась вспомнить, называла ли Макса по имени, но так и не вспомнила. Она вообще удивлялась, как еще со своей любовью помнит хоть слово по-французски.
Кирилл вошел следом за ней и прикрыл дверь. Проследовал к своей парте и уселся возле Леры. Та тут же уткнулась в учебник, избегая смотреть на него. Кудиновой, кстати, не наблюдалось. Но вряд ли это меняло хоть что-то для Митрофаненко. Мара едва заметно усмехнулась и раскрыла журнал. Вот такой Митрофаненко она чувствовала себя накануне, ныряя под стол за вилкой. Госпожа Мильх, правда, едва ли была Кудиновой. Но выглядела так же пошло и дорого. Вкусы и предпочтения Кирилла были вполне определенны. Вкусов Макса она почти не знала.
Интересно, какая у Кирилла мать? Какой она была в юности, какая она сейчас? Как они женились, почему развелись? Невысказанные вопросы роились в ее голове все настойчивее. И она прекрасно понимала причину этих вопросов. Еще только пару дней назад не отважилась бы самой себе признаться, а теперь стало очевидно — она ревнует. Ревнует к Лине, с которой он «играет», и которая выглядит так, будто готова съесть его целиком. Ревнует к Ирине Робинсон, с которой у него общий сын и брак за плечами. И которая почему-то живет в его квартире. И ревнует к каждой женщине на земле, которая была или могла бы быть в его жизни. Потому что у нее самой точного определения для их отношений не было. Как и не было понимания, что она для него значит. «Встречается» — всего лишь положение в учетной записи социальной сети. А на самом деле? Женщина, с которой он спит, и с которой можно весело провести время? Или что-то хоть немного большее?
Если бы не снежный ком последних событий, она, наверное, еще долго не задумывалась бы… И вчерашняя резкая вспышка, за которую ей до сих пор было стыдно, лишь следствие ревности и неопределенности. Хотя в обоих случаях виновата сама — откуда ей было знать, что нарисуется бывшая? Спокойствие Кирилла она сама поставила в приоритет. Но теперь не представляла, что делать дальше. Жизнь Максима Вересова устоялась. В ней не было места постоянным связям, как и едва ли у него самого было стремление их иметь.
А вот теперь ему попалась она. С ее любовью и с ее мечтами о будущем с ним. Но как знать: то, что у них — это надолго? Это больше, чем приятный кратковременный роман? Это… что это?
Он обещал, что ничего не изменится. Никогда-никогда. Но разве можно отвечать за «никогда»?
Мара тяжело вздохнула — вопросов было больше, чем ответов, а, как получить эти ответы, она не знала. И взялась проверять домашнее задание — перевод довольно крупной и специфической статьи на тему аграрной промышленности в Провансе. Даже ей самой было скучно. Вызывала по очереди, заставляла прочитывать по абзацу. С текстом работали вместе. Потому что класс поголовно перевел дословно, как научила Зоя Геннадьевна. Она же вот уже второе полугодие билась над тем, чтобы перевод был ближе к литературному.
Очередь дошла и до Вересова. Тот только передернул плечами и сказал по-русски:
— Я не готов. Ставьте два.
Негласное, но неприкасаемое правило 316 кабинета гласило: «Забудь свой русский, всяк сюда входящий». Во всяком случае, на уроках.
Кирилл же, будто для закрепления произведенного эффекта, добавил:
— Ставьте, ставьте.
Митрофаненко оторвала взгляд от учебника и тихонько охнула. Марина Николаевна только спросила:
— Qu’est-ce qui s’est passé? (Что случилось?)
— Забыл, — равнодушно ответил Кирилл.
— Nous pouvons essayer ensemble. (Мы можем попробовать вместе.)
— Аucun sens, — перескочил он на французский и тут же добавил: — Permettez-moi de quitter la leçon. (Смысла нет. Позвольте мне покинуть урок.)
— Кирилл, ты хорошо себя чувствуешь? — теперь уже на русский перешла Мара, окончательно растерявшись.
— Нормально. Можно выйти?
— Иди…
Окончание урока вышло скомканным. Мара с трудом могла сосредоточиться, ломая голову над тем, что произошло с Вересовым. С отцом поссорился? Вряд ли. Макс уехал еще вечером, после работы — поссориться с ним умудрилась только она, и то… успела двадцать раз себя за это отругать. С Новицким поругаться тоже не мог. Новицкий на больничном. Кудинова? Эта дура кого угодно могла достать. Кирилл еще сдержанный.
Вопреки ожиданиям, на втором уроке Вересов не появился. Ришар энергично рассказывал что-то, отчего все девочки 11-Б млели. Мара сидела в конце класса, скрестив руки на груди, и делала вид, что внимательно слушает. Рассуждала о том, что нужно заставить себя думать о работе. Хотя бы до четверга. В четверг снова начнет думать о Максе. Иначе сколько она так протянет? Словно бы чувствовала физическую необходимость в его присутствии. Было ли это так, или она придумала?
Вот только в конце вторника у нее была
