Поцелуй Однажды: Глава Мафии (СИ) - Манилова Ольга

Но нет же.

Сообщение Тимуру и ответ от него дошли без проблем.

Какое время она сидит на расстеленной кровати и проходится по одному и тому же кругу мыслей исчислению не подлежит. Относительность еще никогда не ощущалась столь предельно понятной, Кира опыты могла бы показывать на школьных уроках физики.

А затем она вскакивает. Нацепив кое-как сапоги и захватив с собой пальто, спускается на бесшумном лифте во двор.

Где должен быть Ираклий и еще пацаны Кирилла.

Потому что обычно они там. До начала ночи так точно. А после полуночи тоже кто-то остается.

Осознание, что ни тачек, ни парней там нет, степенно накатывает на Киру. Какой-то защитный механизм психики: притормозить с оглушительно ужасающими открытиями, если выпадает возможность.

Она, как полтергейст, блуждает по парковке и двору соседних секций. Все уже понятно, но надо обойти все-таки.

Дабы наверняка.

Вот чтобы точно знать.

Возвращаясь в квартиру, Кира спокойно стягивает обувь и помещает одежду на вешалку.

Она умывается лишь водой и аккуратно стягивает вещи перед тем, как залезть в кровать.

Вместо того, чтобы набрать часы отдыха обратно после недосыпа, она лежит под одеялом в совершенно бодрствующем состоянии. Ясном сознании. С холодной головой.

Лишь на всякий случай… На самый-самый невероятный случай, Кира мониторит новости на предмет большой трагедии. Но, конечно же, она знает, что он жив.

И потом уходят оборот за оборотом ночных часов на то, чтобы наконец-то признать самую очевидную формулировку:

Карелин бросил ее.

Он дропнул ее, как лишний груз. Вот так, раз — и все. Отрезал.

Он непременно бы нашел способ сообщить ей, случилось что-то важное.

Важное настолько, что охрану с водителем пришлось убрать.

Но они просто исчезли.

Как и Тимур больше не хочет отвечать.

Карелин полумер не терпит.

Бросил так, что напрочь исчез. И убрал из ее жизни все связанные с ним элементы. Что смог убрать.

Наверно, и вещи бы отсюда принципиально забрал, но видать личная встреча с ней — ниже его достоинства, и шмотки того не стоят.

Кира дает ему день на объяснения или личный контакт или хотя бы два слова каких-то напоследок.

Не знает зачем и не знает, как это все укладывается в вырисовыващуюся картину. С недоступностью связи, осведомленностью Тимура и исчезновением охраны.

Просто дает, видимо, чтобы самой не рехнуться.

Эти кучи месяцев… Сколько их там было? Почти четыре где-то. Они чего-то же стоят? Они точно что-то значили.

Пускай десятки сценариев-объяснений Кира может прикинуть — так называемых, причин и предлогов этого бросания — но… сказать ей лично… обязан ведь?

Хоть два слова.

Вот этому холодному, жестокому, молчаливому обрыванию она никогда объяснения придумать не сможет.

Со следующим закатом солнца понимает, что не будет последнего слова.

Кира осторожно выспрашивает у брата, как там дела у Ксюши. Он пожимает плечами, потому что ничего особенного. Рассказывает, что у той сессия жуткая на носу.

Петя переводит взгляд на стол, все еще стоящий посреди комнаты.

— Ккира, ччто-то случилось? — мнет он рукава.

Сестра мотает головой.

— Но мне нужно… Хочу попросить, чтобы ты написал Тимуру, окей? Просто спросить, как дела у него.

Они идут в спальню, потому что Кире капитально нужно присесть. Чтобы опираться было на что. Сейчас некомфортно вообще подолгу находиться в других комнатах.

После надиктовывания от сестры и трех попыток по сенсорному экрану, Петр отправляет Тимуру сообщение.

— Где Бруссс? — спрашивает он, пока они ожидают ответа.

Кира опять мотает головой. Сама не знает, что движение должно означать. Она ведь и впрямь не знает, где Брус.

Петя по слогам читает ответ, заикаясь сначала, а потом проглатывая некоторые звуки.

— Из-из-извиняй, дружжищще. Не смогу бббольше выходить на ссвязь. Этот номер большшше не работает. Пока.

Воздух пузырями лопается у нее во рту и ноздрях. Кира хватает подушку, но откуда взять силу что-то поднять. Надо держаться ради Пети. Надо держаться ради… Надо держаться.

Воздух пузырями, кажется, даже до мозгов доходит. Она выдает рыдания на редких выдохах, захлебываясь в борьбе за каждую передышку. Ладонь, прижатая ко рту, вовсе не помогает. А начинает трястись.

Подушку удается продвинуть, но теперь Кира просто впивается в нее пальцами обеих рук, проливая над той слезы. Они прорываются со столь неугомонной силой, словно за внутренним вольером их собралось достаточно для смертельной давки.

Это правда.

Он бросил ее.

Больше не придет.

Криком рыдания она и пытается успокоить Петю — что чистое безумие и абсурд — сжимая его руку в своей. Брат метушится, проговаривая что-то лишь ртом, а не голосом. Это он в конечном итоге успокаивающее накрывает ладонь сестры своей.

— Все хорошо, — на подъеме вздоха заглатывает убеждения она, — все хорошо, Петя. Я сейчас. Я сейчас.

— Рома… — заводит тот, — г-где он?

— Нет. Нет, он… больше не придет. Рома… — Кира честно пытается все проговорить вслух, но рыдание теперь полностью овладевают телом. Она практически кричит. Раскачивается. — Он… Он…

Петя обнимает ее вытянутыми, как шпалы, руками. Слишком длинные и нервные для объятий. Кира сжимает его ладонь сильно-сильно.

— Я-я уубью его.

Наконец-то она берет контроль над легкими. Удается протяжно выдохнуть, как финальное крещендо истерики. Слезы катятся, но наступает блажь безвучия.

Господи. Убьет его.

Нахватался всякого, насмотрелся своими глазами на радикальность и насилие.

И все это с легкой руки и покровительства сестрицы.

Обнимает Петра сама, прижимая поближе.

— Ты что, — гортанно говорит девушка, — ты что. Какой убью. Мы просто разбежались. Так бывает, Петя. Просто и все. Я просто давно не спала нормально. Не высыпалась. Никого точно убивать не стоит.

Следующим утром Кира просыпается новым человеком.

Отрезать волосы она берется прямо над раковиной в общей ванне. Беспорядок не страшит, все равно ведь придется капитально убираться перед выездом из квартиры.

Теперь пряди свисают ломанной линией лишь до плеч.

Насмотревшись на себя до полудня, она все-таки записывается в парикмахерскую, чтобы подровняли коцые концы. Приходится выискать салон в других районах, а то здесь вокруг все по ценам полета в космос. Благо, находится запись прямо на сегодня.

Впрочем, и на стрижку за копейки у Киры роскоши нет, но ради каприза надо как-то выкрутиться. Она уже решила потратить немного сбережений из его крипты, просто планы на будущее надо в кучу собрать.

Но это если крипта там еще есть.

Проверять банковскую карту, что он дал, — все внутри отравой сочится при одной только мысли. И со страхом в кровь всасывается.

Не хочет видеть, если карта уже заблокирована. И не хочет видеть, даже если все по-прежнему. Мог просто забыть про этот счет, а у нее едкая надежда капнет прямо на открытую рану.

Рана эта ширится и ширится, далеко за границы судорожного сжатия над ребрами. Сжатие, не как нерв защемило. А как бетономешалкой что-то закрутило — и сразу цементом залило.

Это моя жизнь, Кира.

Вот вроде все четко и понятно было сказано. А Кира сразу-то и не осознала. Ну, такую тупицу еще поискать надо.

Не воображай, что ты что-то в ней понимаешь.

Кира проверяет кошелек с криптой, и валюта на месте. Биткоин скачнул, и она ищет способ для вывода образовавшейся разницы. Очень удачно, даже не придется тратить из фактически отложенных Карелином денег.

Новый телефон — поддержанный на самом деле — найти труднее всего из срочного списка задач. С горем пополам она останавливается на двух объявлениях и созванивается с продавцами. Словно со стороны слышит свой нормальный, спокойный голос.

Есть в жизни радость от тощего размера контактной книги. Как меняешь номер — так забот на полчаса только, оповестить кого надо.