Пилон для пилота - Зоя Анишкина
– То есть ты обиделась на то, что я как бы на самом деле не хочу сделать тебя своей женщиной?
Женщиной. Еще бы бабушкой назвал. Я девушка пока вообще-то! И в душе мне всегда будет восемнадцать.
– Я обиделась на то, что ты решил оправдать себя, бросив слова на ветер. Слова, которые как минимум сегодняшним вечером совсем не в тему.
Насупился. Что, не нравится, когда тебя тычут в очевидное? А нечего разбрасываться подобными предложениями.
– А мне показалось, что как минимум сегодня эти слова имеют особое значение. Учитывая все, что я понял.
– И что же ты понял?
Отхлебнула едва ли не половину бокала. Вино вкусное оказалось, зараза. Так недолго и надраться.
– Понял, что был не прав, осознал, какая ты удивительная девушка, что ты нравишься мне. Для меня и без запрета тема отношений сама по себе рисковая, а тут и подавно… Просто небо для меня всегда будет на первом месте.
Хмыкнула. Зато честно. Ведь может же, когда захочет. Умеет связно формулировать мысли и доносить информацию. А не вот это вот: в любовницы, в девушки, да побыстрее…
Только вот что интересно: а как же все остальное?
– А как же семья? Друзья? Прочие радости социализации?
Он помрачнел. Откинулся на спинку диванчика и так же, как и я, выдул бокал залпом. М-да. Еще, что ли, за парой бутылок сбегать? А то одно винишко уже прикончили.
– У меня есть друг. Один. Зато нормальный. Большего мне не надо.
– А семья? Не будешь же ты всю жизнь летать.
Стас смотрел на меня нахмурившись. Было видно, что внутри происходит борьба двух желаний: ответить мне на вопрос и промолчать. Ну, или утаить. Он же не обязан пояснять мне причину своего поведения. Но мужчина решил иначе.
– Я имею не самые приятные воспоминания о таком понятии, как семья. Фактически и не видел ее никогда. Меня вырастила сестра, с которой у нас тоже далеко не теплые отношения. Каждый живет своей жизнью. Этот общественный институт не для меня.
Сказал и как воды в рот набрал. Повисло неловкое молчание. Теперь стало немного стыдно. Понятно, откуда такие проблемы в общении с окружающими.
Вот теперь его слова о том, что он не прочь был бы со мной попробовать построить отношения, звучали совершено иначе. Не знаю, как так вышло, что детство оставило в душе человека такие раны… Если не иметь представления о таких подробностях, то можно сделать неправильные выводы, высмеять или оттолкнуть человека. Как это сделала я.
Вторая бутылка стремительно таяла. Надо было срочно переводить тему. Не медля, а то так можно докопаться до таких тайн, которые ни я слышать не готова, ни он рассказывать… Откровенности о семье явно не для сегодняшнего вечера.
Тем более что и ответить нечего. У меня чудесная дружная, чуть склочная семья. Которую я безмерно люблю. Которая всегда будет для меня нерушимым фундаментом, надежной поддержкой.
Да, мы ругаемся, можем не разговаривать годами, но если что-то случится, то будем рядом. Мы просто есть друг у друга, несмотря ни на что. Это в нашей крови, это впитано с молоком матерей. Хоть мы и умеем оставлять горечь разочарования в душе у близких.
Поэтому я отвела глаза в сторону и спросила первое, что пришло на ум:
– А как же Сергей? Думаешь, он правда не станет ничего рассказывать? О том, что видел нас не в самой нормальной ситуации.
Стас ухватился за эту тему утопающий как за соломинку. И снова мне стало стыдно, потому что я явно разбередила слишком глубокие раны, оставившие неизгладимый отпечаток в жизни мужчины.
– Я думаю, что он промолчит. Так сказать, в благодарность за то, что я сделал в полете.
– А что ты сделал?
Спросила осторожно, затаив дыхание. Видя, как его взгляд стал немного отсутствующим, поспешно добавила:
– Если не можешь, то не говори! Я все понимаю.
Прикусила губу. Понимающая какая теперь. Прям психолог года, хоть курсы и заканчивала. А по любопытству можно было получать диплом. О высшем. С отличием.
Стас стал расслабляться. Крутя в руках бокал, он наблюдал, как вино тонкой пленочкой покрывает стенки своего вместилища. Я правда даже дышать боялась. Вдруг что пропущу. Или спугну.
– У нас в полете, как ты знаешь, произошла аварийная ситуация. Не буду вдаваться в подробности, но виновником этого был Сергей. Он серьезно ошибся.
Ошибся? И он запросто так говорил об этом? Внутри стал закипать гнев. Я прекрасно помнила эти взгляды второго пилота, его неприветливое общение. Знала, что он недолюбливает Стаса.
– Что значит ошибся? Как ты можешь об этом так просто говорить?
Признаю, в моем голосе прозвучало плохо скрываемое осуждение. Я правда не понимала, как так вышло. И почему реакция Стаса такая спокойная. Практически безэмоциональная.
Он посмотрел на меня раздраженно. И снова стал крутить в руках бокал, впрочем, к вину больше не прикасаясь. Мужчина заговорил, и голос его звучал твердо и жестко:
– Я могу говорить, потому что был на его месте. Могу говорить, потому что каждую неделю по несколько раз сажусь за штурвал воздушного судна. Потому что знаю, каково это – отвечать за сотни жизней.
На секунду замолчал, но все же продолжил:
– А вот почему ты осуждаешь человека за ошибку, которую он вряд ли когда-нибудь повторит? Ошибку, последствий которой удалось избежать. Ты предлагаешь сломать ему жизнь? Выбросить, как испорченный товар с истекшим сроком годности? Я так делать не буду, и разговор этот останется между нами.
Стальные нотки в его голосе заставили меня подобраться и неистово покраснеть. Потому что в его словах присутствовала правда. В разы большая, чем в моих.
– Я тоже когда-то ошибся. Но меня поддержали, и благодаря тому случаю я стал первоклассным пилотом. А мог сгнить на земле, спившись, как мои родители. Но я выжил, выучил сестру и отдал ей долг. Все это случилось благодаря тому,
