Игрок (СИ) - Гейл Александра

И Жен пройдет, я в этом более чем уверен. Сейчас она так далека, недостижима. Я ее не видел, ни в какой иной ситуации рассчитывать на ее общество не имел бы права, но это изменится и забудется. Чуть перегнул палку, объявив о благотворительном вечере, только ничего криминального в виду не имел. Громкие слова тянут на некую претензию, и она справедливо испугалась, но я не хотел к чему-либо принуждать своего доктора, и должен сказать об этом. Я даже не уверен, что решился бы сблизиться. В смысле, уверен, что это было бы восхитительно, но не в пузыре живем, и неприятности тоже не дремлют.

Ситуация с пропажей разрешается внезапно и весьма обнадеживающе, потому что в палате появляется слишком большое количество людей, которые редко собираются в одном помещении все вместе. Это… неужели операция?

— Доброе утро! Итак, Кирилл Валерич, как себя чувствуете? Надеюсь, хорошо. — Капранов просто непозволительно бодр, но это обнадеживает. — Сегодня сделаем анализы, и если все будет хорошо, то во второй половине дня вас прооперируем. Елисеева, вперед…

Поверить не могу, даже слов не находится, а Жен уже начинает:

— Операция пройдет под местным наркозом, поскольку гематома маленькая, то и трепанационное окно будет небольшим. До основного этапа вмешательства вы будете под медицинским гипнозом и ничего не услышите и не почувствуете.

— Но как, если Кирилл слеп? — испуганно спрашивает мама, явно представляя себе фокусника с гипнотической спиралью.

— Он медикаментозный… — поясняет Жен. — Не переживайте. Это в любом случае предпочтительнее общего наркоза и позволит хирургам продвигаться вглубь мозга максимально безопасно. Наилучший из возможных вариантов.

— И когда я начну видеть?

— Точную цифру назвать невозможно. От нескольких часов до нескольких дней.

— Что ж, я всецело ваш, — перебиваю, пока мама не перепугалась окончательно. Она лишь тяжело вздыхает. Волнуется. Отцу бы ее утешить, но на публике родители нежности не проявляют никогда. Они сдержанные и воспитанные люди, но, как по мне, чуточку слишком холодные. — Мам, все закончится очень скоро, — пытаюсь ее утешить сам.

— Она знает, — весьма сурово отвечает отец.

— Так, Елисеева, готовь его к операции и…

— В операционную ей нельзя, — напоминает Павла, и я вдруг чувствую острую необходимость придушить эту женщину.

— Она будет в операционной, — произношу жестко. — Вы можете запретить ей прикасаться к инструментам, но как пациент я требую присутствия своего лечащего врача!

И мое желание исполняется точно по волшебству.

Этот день неприятный. Меня накачали какими-то успокоительными, но полностью волнение подавить не удалось, и я переживаю. В основном, за то, что операция снова отложится. Пусть компания в больнице у меня очень даже, но чувство такое, будто я скоро растекусь по кровати бесформенной массой. С тех пор как мне сняли гипс с рук, я порой себя ощупываю, чтобы удостовериться, что тело еще на месте. Перестал его чувствовать, будто состарился.

Весь день Жен совершенно безжалостно, с пугающим профессионализмом меня экзаменует. Снимков сделала тьму, а о результатах молчит, ссылаясь на то, что решение за Капрановым. Испытывает меня на прочность, что ли? Тест психологического характера. Фитилек внутри тлеет долго, но догорает в тот миг, когда она проверяет мое глазное давление. Думаю, перестраховываются, но ведь черт их разберет!

— Тот благотворительный вечер стал решением всего, о чем ты просила, и что в итоге? Даже пары слов о моем состоянии не скажешь? — намеренно нарушаю границы вежливости, в которой мы итак погрязли по самые уши.

— Не припомню, чтобы мы с вами пили на брудершафт, — отвечает прохладно. — А фонд и досуг семьи Харитоновых ко мне не имеет никакого отношения. Или вы ждете похвалы за проявленное благородство? По-вашему, я самая заинтересованная сторона?

И досталась же мне в наказание такая высоконравственная девица в белом халате!

— Спросите, зачем. — Не ожидал столь резкого отпора, но отступаю.

Колесики ее кресла шуршат по линолеуму, когда она откатывается в сторону.

— И зачем? — подчиняется.

— Я не хотел вас пугать, но так и вышло.

— Да что вы? Не хотели меня пугать, только сразу после инцидента с морфием продемонстрировали глубину своей лояльности к моей просьбе? А теперь попытались перейти на «ты»?

— Вам здесь не рады.

— Это не ваше дело!

— Мое, конечно! Павла будет вечность измываться, при увольнении не даст рекомендаций, а они ординатору необходимы. К вам отнесутся с предубеждением, учитывая, кем является ваш отец, а он в своем кардиоцентре не построит достойное нейроотделение с нуля в рекордные сроки. Мы с родителями и Капрановым косвенным образом перед вами виноваты, подставили в и без того непростой момент… Что бы вы ни думали обо мне, я людей в беде бросать не привык. Не тех, кто был ко мне добр по крайней мере. — После этого уточнения она весьма цинично усмехается, чем еще больше злит. — Мне не наплевать на вас, Жен, и поэтому я самым жалким способом пытаюсь подольститься.

Немножко вру, но каждая из озвученных причин существует. Маленькая идеалистка никак не поймет, что политика всегда перевешивает и положительные качества, и талант. Мало кто вступится за девочку, которая пошла поперек руководства, даже если действовала по воле пациента. Пожалуй, только анархист вроде Капранова, ну или памятный пациент, которого осчастливили такой заботой. Я не хочу быть неблагодарной сволочью. Совсем нет. Но только и могу, что лить елей ей в уши.

— А теперь вы меня услышьте, Кирилл. — И раздается гневный скрип спинки стула. — Есть люди, которые против ампутации конечностей, операционных вмешательств и прочего. Как правило, это религиозные фанатики, безумцы, или дошедшие до комплекса Бога — уверенные, что неправы все, кроме них. Порой мне хочется таких перестрелять, но вспоминаю, что они хотя бы над собой измываются и отступаю. Да, есть и худшие экземпляры, они причиняют боль не себе, а другим. Например собственным детям. Как врач я осуждаю маму за то, что она не решилась на аборт и превратила жизнь всех, кого я люблю, в ад. Ненавижу себя за это, но ничего не могу поделать. Отец всю жизнь зашивался на работе в попытке изменить одно-единственное опрометчивое решение и надежду на великий русский авось. На деньги, вложенные в исследования пороков сердца, можно было основать полноценную финансовую империю, а уж о количестве потраченного времени и преждевременной седине я даже не заикаюсь. Он сделал для медицины очень и очень много, ему благодарны тысячи людей, но утешение слабое. Никто не вырастил, не напечатал, не сконструировал работающее сердце, без которого мне не выжить. Но мы пытались. А вы пришли и обесценили эти попытки. — Приходится сделать над собой усилие, чтобы захлопнуть рот. Внутри точно сжимается тугая пружина из дурных предчувствий. — Понравилось, как родители поступили с вами престижа ради? Надеюсь, вы почувствовали что-то подобное. Кстати, это просто отвратительно. Не сложно воспользоваться ситуацией и притвориться больным, а вот день за днем убеждать себя в том, что у тебя уйма времени и есть причины жить дальше — труд неподъемный. Невозможно объяснить, почему, когда у ребенка на операционном столе встает сердце, ты, забыв обо всем, вылетаешь весь в крови из операционной, напиваешься в баре с первым встречным, а порой и того хуже. Современное общество отчего-то полагает саморазрушение крайне притягательным, хотя на самом деле является не более чем страной садов (общество людей, где все настолько хорошо, что обитатели перестали замечать хорошее, верят живут ложными идеалами и ищут утешения в психотропных препаратах (по одноименному фильму)). Хотите знать, каким вас вижу я? Эгоистичным, поверхностным и алчным лицемером, который обокрал, обидел и унизил дорогого мне человека. Вы сделали больно моему отцу, и хотите, чтобы то же самое сделала с ним я? Да как вам вообще хватает наглости об этом говорить?! — безжалостно усмехается. — Не переживайте за меня, Кирилл. Вылечу из ординатуры — поеду на оставшийся мне срок в кругосветное турне, вот как я для себя решила. Вы даже вообразить себе не можете, что есть моя жизнь, и крыть вам нечем. В топку ваше лестное предложение!