Мой персональный миллионер (СИ) - Шайлина Ирина
— Ты лжешь.
Внутри я кипела. Но чётко понимала — врёт. Конечно, он указан отцом Соньки. Тогда мне казалось, что это правильно. Но отыскать Гришку в городе ещё сложнее, чем меня.
— Позвони в соцзащиту, — усмехнулся бывший. Нехорошо так усмехнулся. — Или любовнику своему пожалуйся. Ну же, давай. Где он? Ау!
Я не выдержала. Схватила кружку — ту самую, с ангелочком, и кинула в него. Попала прямо в лоб. Чай растекся коричневой кляксой по одежде. Горячий — мне на руку тоже плеснуло. Кружка упала на пол и не разбилась. Вот же крепкая. Можно поднять и снова бросить в него. Или свою кружку… Я потянулась к свой. Гришка перехватил мою руку, в глаза заглянул. У него глаза злые. В моих наверняка страх.
— Что нужно тебе?
— Денег. Или в суд подам. Не скажу, что девочка мне нужна… Если и вправду отсужу, то сестре отдам — подумаешь, на ребёнка больше. Но ты же этого не допустишь, правда? Господь завещал делиться…
— Мой муж…
— Ты ещё не все знаешь, малышка. А я знаю больше. Куда больше.
Он встал. Попытался отряхнуться от чая. На улице мороз. Надеюсь, замерзнет, подхватит пневмонию… умрет. Пусть лучше умрёт. Я сама поражалась, откуда во мне столько холодной, спокойной ярости. Если бы знала, что выкручусь — убила бы.
Гришка перешагнул через Сатану, сидевшего в дверях кухни и смотревшего на него недобро. Завозился, отпирая дверь. Я на помощь не спешила. Думала, что делать. Выходка вышла спонтанной. Я смотрела на кота — не на Гришу же смотреть, право слово, и, удивив саму себя, сказала:
— Взять!
И на Гришку показала пальцем. Сатана вскинул оба уха — в своём ли уме, хозяйка? Гришка усмехнулся, пальцем у виска покрутил. Это он зря. Сатана не любит, когда его недооценивают. Оскорбляется. Он взвился рыжим меховым облаком и вцепился в мужскую ногу. Гриша закричал. Так истошно, что мне его снова жаль стало. Самую капельку.
Гриша попятился и упал. Попытался отодрать кота от ноги и получил лапой по морде. Когти у Сатаны внушительные, и царапины получились тоже. Одна проходила по виску, совсем рядом с глазом. Вторая наискосок по щеке. Они обильно кровоточили. Я испугалась, что он сейчас просто пнет кота, и только поэтому оторвала его от ноги. Держала на руках, а он извивался и шипел. Вкусил крови и теперь жаждет боя.
— Ты больная, — сказал Гришка, вытирая кровь рукавом. — Вы все тут больные. Я теперь тебя из принципа дожму, досуха. Квартиру продашь, поняла?
И ушёл, дверью хлопнув. Я осела на пол. Новости следовало переварить, но они, гадкие, перевариваться отказывались. Стояли комом в горле. А у Сатаны до сих пор шерсть дыбом.
— Спасибо, — поблагодарила я и погладила его, приглаживая рыжий пух.
Вспомнила про Соньку и понеслась в больницу, опасаясь, что дочка может оттуда исчезнуть. Но этого не случилось. На месте. Истошно вопила, не давая спать маленьким соседям. Лена недовольно хмурилась. Скажет что — покусаю. Настроение не для любезностей.
— Не плачь, — шепнула в светлую макушку. — Герман прилетит уже вечером. Должен. Обещал. Нас спасёт, а всех остальных накажет.
Сонька поверила — успокоилась. Я ходила по палате, укачивала её, а сама думала. Как быть? Куда идти? Потом вспомнила про номера на холодильнике. Не просто же так их Герман написал. Надо укачать Соньку и бежать звонить. Тут не до гордости. Я начала опасаться что все, кто когда-то имел на меня зуб, объединились в едином порыве точно меня добить.
Списка не было. Исчез. Я поморгала — может, показалось? Нет, не показалось. Кто-то вломился? Но миллионерскую дверь с наскока не вскрыть. Пока я возилась с чайником, Гришка прикарманил? Урод. Я вспомнила, что и дверь он отпирал сам. Я не следила — лужу убирала с пола. Деньги, оставленные Германом, лежали в выдвижной полочке прихожей. А сейчас не единой банкноты.
Я как никогда была близка к тому, чтобы заплакать. Звонила Герману. Но он недоступен. Вчера написал смс, что долетел нормально, и пропал. Может, я и правда не все знаю? Может, надоели ему мои проблемы, и, вместо того, чтобы что-то объяснять, он решил исчезнуть по-английски?
Я погружалась в панику с головой. Позвонили в дверь — подпрыгнула. Оказывается, сидела на полу в кухне. Была близка к истерике. Дверь открывать тоже страшно — хороших новостей мне не несут, а плохих и так хватает. Но в глазок глянула, пусть и не без опаски.
Девица была смутно знакомой. На Мари не походила.
— Кто? — спросила я.
— Светлана, — глухо донеслось из-за двери. — Германа секретарша.
Меня отпустило. Она мне кроватку перетаскивать помогала и ползунки развешивать. Надо же верить хоть кому-то. Я открыла.
— Чаю не нальешь? — спросила она, сбрасывая сапоги в прихожей.
Чаю — запросто. Я только и делаю, что чаем гостей пою. Кружку с ангелочками я ещё не выбросила. Но Свете в неё чай наливать не буду. Буду надеяться, что она хорошая. Заразится ещё подлостью.
— Застрял Герман, — Света отпила чаю. — Единственный номер телефона, который это дитя прогресса помнило наизусть — нашей приёмной. У него даже паспорта нет. Сегодня не жди. Не знаю, как добираться будет. Просил передать.
Новость и плохая, и хорошая. Герман помочь не сможет. Зато не ушёл не прощаясь. Надо только продержаться до его приезда. А он сможет — я знаю.
— Я помогла, как могла. Но, как понимаешь, не много в моих силах , — Света развела руками.
— А дед?
— А дед недоступен. В офисе его нет. Звоню секретарше — футболит. Сучка.
Получается все же один на один. Я надеялась, что дед меня не бросит. Бросил… Пусть и не специально. А может, тоже решил, что я не самая подходящая партия? Как бы то ни было, дела любовные интересуют меня в последнюю очередь. Главное — от родни отбиться. Мари не звонила, это, скорее, пугало. Казалось, что она готовится к решающему удару.
— Пойду я, — Света отодвинула чашку. — Спасибо за чай, я пообедать не успела.
— Может, бутерброд?
Света махнула рукой и ушла. Я не знала, как быть. Единственное, что могла сейчас сделать — поехать к Соне. Тогда я ещё не знала, что день, который перевалил за зенит, готовит мне ещё много сюрпризов. И все как один — неприятные.
Декабрь уже наступил, но зима, занявшая позиции раньше срока, теперь стремительно проигрывала. Старалась: наваливала снега, завывала ветром — все напрасно. Снег падал, темнел и таял, отказываясь превращаться в сугробы. Сапоги, даже дареные миллионером, промокли, в них хлюпала вода.
В больнице я с наслаждением сняла их и переобулась в тапочки. Сонька, не дождавшись чуда, то есть возвращения домой, встречала меня уже не улыбкой, а рёвом. Она отказывалась понимать, почему её отсюда не забирают. Может, считала меня предательницей? А учитывая, что завтра операция, о которой я не могла не думать… Мне самой начинало казаться, что я предала своего ребёнка.
— Полушкины, — заглянула в палату медсестра, — в семнадцать тридцать на УЗИ. Первый этаж направо.
— Хорошо.
Мне хотелось делать хоть что-то. Сыночка Лены не было — у них операция сегодня. К ним я привязаться не успела, но искренне желала выздоровления. Дети не должны болеть. Безымянная девочка спала, а когда мы вернулись с обследования, проснулась. Лежала на животе и внимательно разглядывала свою новую игрушку. Вопреки опасению Лены её не украли. А вот одежки ушли, но, предполагаю, что на стирку. С девочкой не тетешкались, но следили тщательно, по крайней мере, каждый мой приход она была в чистых ползунках.
Обратно возвращалась уже по темноте. Шагала, проваливаясь в рыхлый влажный снег, который никто не убирал, и надеялась, что Герман дома. Умом понимала — если бы он приехал, наверняка заглянул бы в больницу, и сама находила ему оправдания. Может, он только приехал. Заскочил принять душ. Надо было приготовить ужин, у меня аппетита не было, но Герман же с дороги… И остро хотелось… мечталось… чтобы и правда дома. Во двор зашла и боялась взгляд поднять — вдруг окна не светятся?
Подняла голову. Шестой этаж… только три окна светятся, не наши. Надо было хоть на кухне свет оставить, чтобы не так тоскливо возвращаться. Возле подъезда стояла машина. Здесь всегда кто-то паркуется, норовя въезд на пандус перекрыть, я, пожалуй, с этим уже смирилась. И сейчас шагнула на ступени, даже не оглянувшись.
