Галина Шергова - Светка – астральное тело
У этих, никогда в «коридорке» не живших, было по-другому.
– Зачем вы, деточка, высвечиваете этот парад пороков? – спросил сверху Ковригин. Оказывается, он тоже стоял тут, у Светки за спиной, прямой, высокий, как десять лет назад, когда еще стал Светкиным первым пациентом в поликлинике.
Действительно, кузню озаряли ее зажженные канделябры. Свет лампочки из коридора сюда не достигал.
– Темно, им посветить надо, – сказала Светка.
– Кому – им? – удивился Ковригин.
– Да пациентам, темно ведь им, – попыталась объяснить она.
– Это же не они сами, милая, – улыбнулся Александр Илларионович, – это их нравственные недуги и немочи. Они не все стоят вашего света, уверяю вас.
А шум нарастал.
– Где же тишина? – спросила Светка.
– Тишина – дальше, – ответил он.
И она двинулась дальше. Дальше, в конце коридора, и в самом деле было тихо, совсем тихо. И в этой тишине, безмолвии, сидел на полу крохотный человечек в чалме и белой одежде. Он играл на дудочке. Перед ним, встав столбиком на хвост, раскачивалась змея. Ее изящная, как узкая ладонь, головка ловила звуки.
Дудочка взывала, и этот звук вернул Светку в ковригинскую комнату…
– Откройте, пожалуйста, верхний ящик, – попросил Александр Илларионович, – там должен быть полиэтиленовый мешок.
В мешке лежал воротник из чернобурой лисы. Ковригин встряхнул меч и протянул его Светке:
– Это Леночкин воротник, она так и не успела сшить шубу. Я прошу вас, возьмите хотя бы это.
Светка снова покраснела всем телом.
– Нет, нет, что вы. Не возьму, и не просите, такая вещь. Ее продать можно – вам на лечение. Нет.
Ковригин снова заплакал.
– Господи, я лишен даже простейшего блага приносить радость.
Чтобы не разреветься опять самой, Светка сказала:
– Ну, хорошо. Спасибо, спасибо.
В тот же вечер Светка сшила из воротника шапку. Не пришивать же такой роскошный мех к ее вытертой «демишке». А шапка могла жить собственной жизнью. Первому нужно было показать шапку, конечно, Ковригину. Она и явилась в новой шапке.
Открыла дверь Юлия. Она молча смотрела на Светку, на шапку, не пропуская в прихожую.
– Как сегодня Александр Илларионович? – спросила Светка.
– Кто там? – крикнул из их комнаты Николай.
– Она, – ответила Юлия. Теперь Юлия звала ее «она».
– Скажи, что папе врачи запретили массаж, – громко сказал Николай.
– Оставь! – отмахнулась от него Юлия. И Светке: – Авантюристка! Наглая тихоня-авантюристка. Охотишься за имуществом умирающего человека! Нет, эти номера не пройдут. Забудь адрес, – Юлия захлопнула дверь.
Светка сначала даже не поняла, что произошло. Ее поразило только, что Юлия произнесла почти те же слова, которые кричала Таисья, когда в ковригинской комнате со Светкой случилось э т о.
Потом она заплакала и, не вызывая лифта, пошла пешком вниз. Она плакала от обиды, несправедливых оскорблений. Но больше всего от жалости к Ковригину, который, конечно, без нее погибнет. Ведь Юлия не готовит для него. Да и продукты кто купит? А без массажа как он будет?
Лестнице на этот раз конца-краю не было, хотя многократно промерила ее Светка вверх-вниз. Лифт ведь то и дело ломался.
Так появилась у Светки шапка. У шапки было много ролей. И Светка любила ее, как живую.
Но имела шапка еще одно назначение. В ней Светка была моложе: волосы убирались внутрь шапки, и людям не было видно, что в свои «тридцать с хвостиком» Светка совсем седая.
Она поседела, когда пьяный Дунаев выбросил из окна их третьего этажа годовалого Вадика.
II
Идя по улице, Светка не плакала: какой смысл проливать слезы над жизнью, в общем-то, уже не существующей?
Ирина Бекетова как-то сказала в «салоне»:
– Я читала перевод одной английской книги, мне давали, – «Жизнь после жизни» или, может, «Жизнь после смерти». Написал один врач, он опросил много людей, переживших клиническую смерть. И знаете что: картина у всех – тип-топ, один к одному.
На лестнице Светка столкнулась с Валентиной.
– А где шапка? – сразу спросила та.
– Украли.
– Ну, брось! – ахнула Валентина. – Как было?
Светка рассказала все, как было, однако в пересказе происшедшее выглядело иначе, так как Светка не могла передать ощущение объемного жеста красномордого парня, жеста, который и после ухода грабителя заслонял ей выход из подъезда. Уж о ее бесплотном вознесении к пустующей ковригинской квартире и говорить нечего, этого она вообще в слова облечь и не сумела бы. А без всех этих подробностей все было бы как неправдой.
Но Валентина решительно дернула Светку за рукав. Раз, потом еще, точно будя.
– В милицию заявила?
– Нет.
– Иди, сейчас же иди. Смотри на милость – шапками раскидалась! Что, у тебя их– вагон, шапок?
– Не могу я, – жалобно сказала Светка.
– Как это не могу? – сразу взвилась Валентина. Она всегда заводилась с пол-оборота. – Почему это – не могу? Давай чеши, немедленно. Бывают случаи – находят. Он ведь не себе, загонять будет, а его тут и накроют. Сейчас же иди.
Светка знала, что от Валентины не отвертишься, если та что-то решила, но не объяснять же ей, что шапка больше не нужна. Поэтому сказала покорно: «Схожу».
Вадик и Рудик стояли за дверью: они всегда подбегали, едва слышали шебаршение Светкиного ключа. Обычно ребята сразу же повисали на матери с двух сторон, а тут стояли недвижно, но выпалив разом, – они часто хором произносили какую-нибудь фразу:
– А там – дядя.
– Какой дядя? – у Светки захолонуло сердце, она поняла, что это – красномордый парень. Про отца они бы не сказали «дядя», а другие мужчины в их квартиру уже давным-давно не заходили. Впрочем, и отец бывал раз в полгода.
Откуда красномордому было знать ее адрес, – неизвестно, да и зачем приходить – тоже глупо. Светка об этом и не подумала, просто поняла: он, он: больше некому.
Прохор Прохорович сидел на тахте, зажав между коленями стоящий на полу громоздкий старомодный чемодан. Углы чемодана были охвачены металлическими нашлепками, похожими на блестящие шапочки-конусы, формой вроде той, Светкиной. Одной нашлепки не хватало. А возле ручки приклеена кожаная заплата, и ручка когтила ее, как лапа чучела беркута, примостившегося в углу комнаты Ивана Прокофьевича Соконина, Светкиного пациента из «левых».
Светка все подробности, как всегда, охватила мгновенно.
– Прохор Прохорович. Припоминаете? – произнес Прохор Прохорович вместо приветствия.
Она не припоминала.
– Ну, как же – Ковригина, Александра Илларионовича, ученик, из Херсона. Помните – пять лет назад к Александру Илларионовичу приезжал. Вы его еще массажировали. Вы еще с сумками были, из прачечной белье забрали. Сетка у вас внизу разорвалась, вы сказали: на руках нести – рук не хватит. Я еще вам поднес до квартиры, и вы еще сказали: «Хороший человек». А теперь не припоминаете.
