Фэй Уэлдон - Сын президента
— Изабел, я взываю к твоим лучшим чувствам, к твоему сердцу, оно у тебя есть, хоть и скрыто под глупо-сентиментальным либерализмом, истерией и типичной женской иррациональностью. Если ты согласишься пойти мне навстречу, я еще могу спасти Джейсона. Я могу отвезти его домой, к моим родителям. Они вырастят его. Его прилично постригут, дадут надлежащее образование, он станет рано ложиться спать. Он будет в безопасности, у него появятся нормальные критерии, он вырастет хорошим человеком. Ему нужна дисциплина, Изабел. Всем мальчикам нужна. Никто не будет знать его имени. Это я беру на себя.
— Что ты имеешь в виду под «пойти навстречу»? Молчать? Лишиться Джейсона? Ты шутишь, Хомер.
— Она не сможет сдержать слова, — предупредил доктор Грегори. — Рано или поздно она решит, что ее миссия — спасти наш мир во имя — священное имя! — Женщины. Возможно, здесь большую роль играет наследственность.
Она могла пойти в отца по своему психическому складу. Он бросил жену и ребенка из политических соображений. Что, разумеется, нечто иное, как моральное убийство, если учесть разбитые им судьбы. Надеюсь, Айвел сумеет выполнить свое обещание и ввести жесткий закон относительно брака. Для этого поколения слишком поздно, но следующему пойдет на пользу.
Он говорил в пустоту. Хомер глядел на одну Изабел. Прикрыл ее ладони своими. Она почувствовала, что ее пронзило желание, более глубокое и острое — это поразило ее, — чем она когда-либо испытывала за годы их брака. Хомер покачал головой. Казалось, он видит ее мысли и чувства. Вероятно, он больше обращал внимания на то, что происходило в ее душе, чем она — на то, что происходило в его. В конце концов, это была его профессия.
— Хомер, — сказала Изабел. — Тебе хоть что-нибудь нравилось? Мебель, дом, соседи, театр, книги, хоть что-нибудь?
— По-настоящему, нет, — сказал Хомер. — Я пытался войти во вкус всего этого, но, по правде говоря, мне ничто не подходило.
— Бег трусцой?
— О, да. Это мне нравилось.
— А я тебе нравилась?
— Как когда. Временами. Естественно. Часто ты бывала очаровательна. Мне не нравились твои представления. Мне не нравилось, как ты воспитываешь Джейсона. Джейсон. Ну и имечко! Ты бывала очень упряма. Но ты мне нравилась, да. Временами.
— Наши друзья?
— В большинстве своем они казались глупыми. И невежественными. Мужчины — слабаки, женщины — уроды и с каждым днем делали себя еще уродливей, подхватывая всякие новомодные идейки. Я тебя не очень виню, Изабел. Ты — продукт больного общества: разбитая семья, почти никакого морального воспитания. Трагедия в том, что тебе вовсе не обязательно было быть такой. С Божьей помощью в будущем женщины вроде тебя будут стараться помочь обществу, а не разрушать его.
— С Божьей помощью? — переспросила Изабел.
— Ты, верно, молился после того, как я засыпала?
— Да, — сказал Хомер. — Я не похож на тебя. Я не полагаюсь на своих близких, я полагаюсь на одного Бога. — Его ладонь все еще лежала на ее руке: скорей моральная, чем физическая узда.
— Мне было интересно. Я многое узнал. Ты достаточно толковая и энергичная, но у тебя на глазах пелена. Там, где я видел страдание, деградацию и хаос, ты видела нечто, к чему надо стремиться, ради чего надо работать не покладая рук. Тебя вполне устраивало, что Джейсон воспитывается с уличными детьми. Это было трудно простить.
— В школе миссис Пелотти уличные дети?
— Миссис Пелотти хорошая женщина. Она старается изо всех сил. Но идеологи слишком крепко держат в своих руках образование, они проникли повсюду. Это неизлечимо. Чему удивляться, что у нас бывают уличные беспорядки. Они этого хотели, они этого добились. Ну и помимо всего прочего, Изабел, Джейсон — сын Дэнди, он заслуживает лучшего. Его надо спасти от миссис Пелотти, от убожества и жестокости улицы.
— А пока я жива… — сказала Изабел.
— Именно, — сказал Хомер.
— Ага, — сказала Изабел. Все стало предельно ясно. Ее нельзя было оставить в живых, так как в ней крылась опасность, и физическая, и моральная, для ее собственного сына. Возможно, все отцы чувствуют так в глубине души? Что мать вредит сыну, подрывает его силы, уродует его, превращает в «девчонку». Возможно, они правы, возможно, пронзительная любовь, которую она чувствует к Джейсону, нездоровая, пагубная для него любовь. Нет, глупости. Эти двое, претендующие на то, что они читают ее мысли, не знают ничего. В мире, если только оставить его в покое, все идет естественным, природным путем; если сын лишится нормальной привязанности матери, это ничего не поправит и ни к чему хорошему не приведет. И, безусловно, сделает его несчастным. Изабел знала женщину, которая покончила с собой, убив перед тем свою пятилетнюю дочь. Какое злодеяние, говорили одни — те, кто был более образован. Какое мужество, говорили другие — те, что попроще. Ребенок принадлежит матери, если она уходит, она должна забрать его с собой.
Джейсону шесть, у него своя жизнь, он уже личность. Пуповина между ними натянута до предела, вот-вот порвется. Еще месяц назад она сказала бы: нет, он не выживет без меня. Если я уйду, уйдет и он. Но за это короткое время многое изменилось. Джейсон смотрит на нее, как на прислужницу, он любит ее, но, если понадобится, сможет без нее обойтись. Если он погибнет, она не захочет жить, рана будет слишком глубока, исчезнет слишком большая часть ее жизни, чтобы она осталась в живых, даже если бы она захотела. Так что, если подумать, выбора у нее нет.
Два стража, стерегущих ее мысли, но упустивших душу, думали, что запугали и смутили ее, но Изабел видела их уловки насквозь. Однако, как ни странно, пришла к тому же заключению: она должна умереть, а Джейсон — жить.
— Вероятно, — сказала Изабел, — вы хотите, чтобы я просто спустилась вниз, на улицу, и разрешила себя убить?
— Да, — сказал Хомер.
— На глазах у Джейсона?
— Вряд ли это разумно, — сказал доктор Грегори. — Мы вовсе не хотим травмировать мальчика.
— Я не идиот, — сердито сказал Хомер. — И принимаю его интересы близко к сердцу.
— Например, — сказала Изабел, — хочешь лишить его матери.
Похоже, что Хомер смутился.
— Это все же лучше, — сказал он, — чем лишить его жизни.
— Одно из двух? — спросила Изабел.
— Ты же сама это видишь, — сказал Хомер. — Нам нельзя положиться на то, что ты скроешься под чужим именем. Вместе жить мы больше не можем. И я не в силах контролировать Пита и Джо и их друзей, как бы мне ни хотелось. Единственный, кого в настоящей ситуации я могу спасти, это Джейсон, во всяком случае, пока могу, но лишь при условии, что ты пойдешь мне навстречу: если слухи насчет Джейсона — а они уже ходят> — станут более достоверными из-за подозрений относительно причины твоей смерти, я окажусь не в состоянии спасти твоего ребенка. Мы живем в ужасные времена, и жизни одной женщины и одного мальчика вряд ли изменит равновесие сил, если на чашах весов — власть. Я не жду, что ты поймешь, ты — женщина, ты живешь чувствами. Женщины не так способны на самопожертвование, как мужчины, только когда дело касается их детей, а это вопрос инстинкта.
