Пат Бут - Сестры
Пит Ривкин предпринял смелый шаг – нарушил веселость праздника, занявшись с Робертом Фоли послеобеденным просмотром киноленты о жизни индийской бедноты. Банкет всегда сопровождался просмотром новой, неизвестной прессе ленты, светской беседой, что позволяло зрителям-счастливчикам еще недели три блистать в обществе. Но сегодняшний просмотр был тяжеловат даже после еды. Нежный вкус тихоокеанских устриц, соблазнительно угнездившихся в своих тонких рифленых раковинах, хорошо сочетался с крепостью изысканного «Пуйли Фюме» 82-го года с Луары. Запеченная индюшка в соусе из гранатов, ягод и можжевельника – новомексиканская кухня для этих нервных обитателей Беверли-Хиллз – была неподражаема с классическим красным вином, «Шато Вейшвель» 1966 года. Все было вкусно и безо всякого жира. Да и десерт не угрожал здоровью и не нарушал диеты. Три маленькие вазочки для каждого. Голубые для черники, малиновые для малины и нежно-лимонно-зеленые для сортового мускатного винограда. Гости выпили бутылку-другую марочного шампанского «Тэйтинжер розе», запивая десерт, и продолжали потягивать его, но уже с меньшим удовольствием, мужественно глядя на болячки детишек, на мух и грязь, на нищету и жуткий обвиняющий голод. Не будь Пит Ривкин прославленным режиссером, они бы давно ушли под благовидными предлогами. А так им пришлось приклеиться к явно уютным, удобным креслам в частном просмотровом зале Ривкина, где женщины, да и один-два мужчины, проводили время, гадая, каков Роберт Фоли в постели.
Сибил Шеферд нагнулась к Дэвиду Патнэму, боссу студии «Коламбия Пикчерз»:
– Этот разговор о голоде заставил меня проголодаться. Мне кажется, я бы так и съела его. – Она подмигнула, ткнув пальцем в Роберта Фоли, стоявшего с указкой в руке у светящегося экрана.
Эта выходка Сибил восходила к пожирательнице мужчин из «Света луны» с легендарной Мэй Вест. Джонни опрокинул свой стакан. Сибил немедленно отреагировала:
– Раз уж ты разлил эту бурду, мне придется вылакать ее.
Роберт Фоли осторожно воздействовал на своих зрителей и слушателей. Смешать обед с голодом – в этом был, разумеется, определенный риск, особенно в среде преступных богатеев, которые влезают в тесную одежду либерализма, чтобы замаскировать тот факт, что в груди у них бьется счетчик для денег. Чтобы его самодельная бомбейская кинолента воздействовала на их пищеварительные системы, им нужно было бы не шампанское потягивать, а нарезаться рому.
– Я, разумеется, знаю, что никто не может заставить вас расстаться с деньгами, да никто и не заставляет, просто я хочу, чтобы вы знали – эти детишки отчаянно нуждаются в вашей помощи. Вы видите, как они страдают, но вы не можете чувствовать этого, слышать и обонять. Я испытал все это, и, поверьте, этот опыт останется во мне навсегда. Я хочу попытаться разделить эту боль с вами, и вот почему сегодня Пит Ривкин пригласил меня сюда.
Его пронзительные синие глаза вглядывались в комнату и останавливались на голливудских знаменитостях, опаляя их совесть, заставляя корчиться от чувства вины на тех, кого он мог выделить из общей массы, почувствовать их желание помочь; по всей комнате словно зашуршали невидимые бумажники.
– Кто это, Элизабет? Как это так случилось, что я никогда прежде не слыхал о нем? Не он ли занимается реабилитацией наркоманов? Нельзя ли с ним поближе познакомиться? Что, если бы он согласился поработать с сексуальными маньяками. Боже, сколько проблем мы бы недосчитались!
– Не выйдет. Я уже попыталась затянуть его в работу, связанную со СПИДом, и знаю, что он отказался помогать Барбаре Синатра с ее пострадавшими от насилия детьми. Он типичное порождение Боба Джельдофа. Это только часть его работы. А в основном он работает в больнице – в бесплатной, непрофильного типа. Ну не безумец ли?
Элизабет Тейлор нелегко раздавала комплименты. Сострадательный комиссар, расспрашивавший ее, находился под соответствующим впечатлением. Он утвердился в мыслях отвалить солидный куш.
– А чем сейчас занят Пит? Крупная работенка? – Как и все в Беверли-Хиллз, благотворительность тоже была обусловлена следованием за лидером. Деятель такого калибра, как Пит, не станет участвовать в никчемном мероприятии.
– Не то слово. Сериал, который он сейчас запустил на Эй-би-си – «Ночи в Беверли-Хиллз», – будет потрясающим. Они вкладывают в него целое состояние. И воздастся им сторицею… – засмеялась Лиз Тейлор, осознавая, что она, как и каждый здесь, служит прекрасной иллюстрацией этого библейского изречения.
Роберт Фоли видел, что они с ним. Им нравился его стиль. Он позволил себе немного надавить; вкладывая свои слова в каждое ухо, слегка посмеиваясь про себя, мгновенно потупив глаза, словно собираясь приготовиться к решительному броску:
– Разумеется, и здесь, в Южной Калифорнии, нам кажется, будто у нас тоже полно проблем с едой. Слишком много калорий. И вот мы отправляемся в «Голден Дор» или в «Каль-а-ви», звоним своим личным тренерам и требуем заняться с нами аэробикой, отправляемся к «Хантеру» и хватаем пару экземпляров наимоднейшего руководства по диете. – Он встретился взглядом с Лиз Тейлор. – Или вдруг нас начинает беспокоить неумеренное потребление белков. Холестерина. Животного жира. Не дай Бог это отнимет пару лет нашей драгоценной жизни. К тому же мы все, разумеется, помешаны на витаминах и необходимых минеральных добавках. Все ли здесь знают, сколько они потребляют кальция? Ну, конечно. Держу пари, второй пунктик – это магний. Но, представьте себе, в Индии сорок лет – это уже глубокая старость, и они трясутся от ужаса, что могут прожить дольше.
Он говорил все быстрее, слова безжалостно ранили их, словно удары хлыста, и едва ли причиняемую боль могло смягчать местоимение «мы». Шепоток потрескивал в комнате, словно искры пламени. Этот доктор медицины не был миллионером, он жил скромно и лечил бедняков; он считал их заботы о диете детской игрой, чем это, в сущности, и было. Для него жизнь начинающей кинозвезды мало отличалась от жизни обитателей процветающей фермы, и собственное здоровье волновало его не больше, чем предприимчивого агента здоровье бывшей жены.
– Итак, сейчас вы видели больницу, которую мы основали в Бомбее, благодаря великодушию и щедрости нашего хозяина. Эта больница будет носить имя Пита Ривкина. У меня в кармане лежит чек, выписанный в Американский банк… Надеюсь, у них имеются деньги… в размере… четверти миллиона долларов. – Он вытащил чек и помахал им над головой, а общий вдох изумления сменился криками «браво» и взрывом вежливых, но и тревожных аплодисментов.
Голос Роберта Фоли зазвучал жестче. В нем появилась хрипотца, да и черт с ней. Какими бы ни были средства, их оправдывал и венчал достигаемый результат. Он не знал, так ли это в случае войны, вряд ли иначе было в любви, но в благотворительности, во имя детей, все средства были уж точно законны и справедливы.
