Анна Богданова - Юность под залог
Как ни странно, любовь Гавриловой к Арине после этого довольно неприятного инцидента только еще больше возросла, стала даже какой-то болезненной. Теперь бабка ходила за ней по пятам и в прямом смысле слова сдувала с Ариши пылинки.
* * *Снова наступила весна.
Арине стукнуло шесть лет.
Зинаида Матвеевна жила только ею и редкими встречами с бывшим мужем.
У Авроры жизнь шла полным ходом – прежние поклонники, так и не добившись ее расположения, исчезали сами собой, появлялись новые – сходили по ней с ума, признавались в любви, помимо руки и сердца предлагали дачи в Барвихе, «Волги» с личным водителем и полное содержание. Наша героиня лишь смеялась, отшучивалась, откручивалась всеми возможными и невозможными способами, но в сети не попалась еще ни разу – ни разу она не изменила своему любимому супругу, не смогла она, несмотря на великие соблазны, переступить эту порочную черту. Тут надо отметить, что из давних ее воздыхателей остался лишь один Гарик, с которым она продолжала общаться, поскольку общение это имело исключительно дружеский характер.
Геня жениться на матери своего ребенка не собирался – ему по душе была некая неопределенность и, если можно так выразиться, состояние подвешенности.
Юрий стал пить еще больше. Все чаще он не приходил домой ночевать. И все сильнее, яростнее, с каким-то неистовством ревновал он ни в чем не повинную жену свою. Он практически утвердился в бредовой мысли, что Арина не его дочь, а мароновское отродье (как он сам говорил). Доходило до полного абсурда, до неописуемой глупости. К примеру, когда по телевизору показывали известного и любимого всей страной эстрадного певца, прежде чем переключиться на другую программу, Юрик обхаркивал весь экран. Плакат с изображением и автографом, подаренный Авроре Мароновым в знак глубочайшего уважения, Метелкин повесил на дверь в туалете и три дня кряду забавлялся тем, что подрисовывал знаменитому актеру то усы, то бороду, то рога. На четвертый день, пребывая в состоянии чрезвычайного раздражения и гнева, дойдя почти до аффективного состояния, Юрий выколол певцу глаза отверткой и, сорвав плакат, не менее получаса очень эмоционально топтал его ногами в грязных ботинках, приговаривая:
– Гад! Подонок! Я т-те покажу, как чужих жен отбивать! Мерзотень!
Он продолжал мотаться на работу к жене, надеясь застать ее с одним из воздыхателей. Он появлялся так же неожиданно, как и прежде, только злился по любому поводу все более безудержно и ожесточенно. Так что терпения у Авроры оставалось в запасе все меньше и меньше, а любовь к супругу таяла и таяла, как снежный сугроб под теплыми лучами солнца. Последнее время наша героиня жила вспышками этой самой любви, когда после очередного бурного скандала Юрик говорил ей, целуя ушко:
– Басенка! Я так по тебе соскучился! Ты не представляешь! Прямо сил никаких нет – аж все тело ноет! – И томление мужа передавалось Авроре, как электрический ток по проводу оставшейся, не совсем угасшей любви. И сладостная истома овладевала вдруг нашей героиней. В такие моменты она знала наверняка – уверена была как никогда, что не прожить ей без Юрика. Пусть он ревнив, пусть стал выпивать, пусть думает, наконец, что Ариша не от него, хотя прекрасно знает, что это не так. Пусть все будет как есть – она стерпит, уж переживет как-нибудь, потому что любит... Ну что ты будешь делать?! Любит она Метелкина, и все тут!
* * *Что-то мы совсем забыли про Владимира Ивановича. А ведь он не выпал из жизни, пока Аврору окружала масса поклонников, пока Зинаида Матвеевна воспитывала Арину, пока Метелкин бесновался и ревновал супругу чуть ли не к фонарным столбам, придумывая в своем воображении фантастические истории ее измен! Гаврилов жил, дышал полной грудью, работал в засекреченном НИИ, по-прежнему воруя оттуда пластмассовые лотки, химические карандаши, бутыли ацетона и глицерина и толстые черные перчатки. И хоть жил Гаврилов под одной крышей с умалишенной (по мнению Зинаиды Матвеевны) Галиной Калериной, он остался неисправимым бабником и, как в старые добрые времена, ездил по местам своей грешно проведенной молодости вспомнить пережитое и покаяться или просто «катался на трамвайчиках» по две недели кряду, взяв в таинственном НИИ отпуск за свой счет. По приезде он дарил Калериной не кофточки с шарфиками в знак примирения, как это было в случае с первой женой, а все чаще награждал ее разного рода венерическими заболеваниями. Та поначалу удивлялась, потом каким-то непостижимым образом дала себя убедить супругу, что все эти неприятные болезни есть не что иное, как результат их еженедельного мытья в общественной бане:
– Там, Галюнчик, еще и не такое подцепишь! – вылупив глаза, кричал он, плюясь и отбивая мелкую дробь по чему придется. И Галюнчик верила, продолжая посещать рассадник заразы, будто подсознательно боясь докопаться до истины.
А Гаврилов гулял... И не просто «ходил налево», а гулял по-черному, внаглую. Он приводил случайных дам (несомненно, легкого поведения) с улицы домой, а если вдруг жена возвращалась раньше положенного, Владимир Иванович умудрялся с блеском выйти из положения:
– Одевайся быстрее! – шептал он очередной знакомой, швыряясь в нее ее же одеждой. – Давай, давай! Т-п, т-п, т-п, т-п, т-п! Тук, тук, тук, тук, тук. – Что ты возишься! – шипел он и, натягивая брюки, бежал открывать дверь. – А-а! Галюнчик! Как я счастлив, что ты сегодня пораньше! Ты знаешь, кто у нас в гостях? Т-п, т-п, т-п, т-п, т-п! Тук, тук, тук, тук, тук. – нервно стучал он костяшками пальцев по стене. – И не догадываешься! Моя троюродная сестра, дочь тети Маши! Ты помнишь тетю Машу?
– Не-ет, – мычала Калерина, а Владимир Иванович уже ловил сзади ее плащ.
– Ну что ты! Такая здоровенная тетка, на мужика похожа!
– Да я не помню, – отмахивалась Галина. – Ну что ты, Гаврилов, ей-богу!
– А это... Как тебя звать-то? – спрашивал он, как пишут в пьесах, «в сторону».
– Риммой.
– О! Римка! Ты скажи, скажи, как... Т-п, т-п, т-п, т-п, т-п! Тук, тук, тук, тук, тук. На мать-то похожа! Одно лицо!
– Ой! Гаврилов! А чего это вы так сидите? Какой же ты бестолковый!
– Что такое, Галюнчик? – с лицом херувима вопрошал Владимир Иванович.
– Что такое? Сестру-то хоть чаем бы напоил! Я сейчас в кондитерскую, а вы пока чайник поставьте! Я мигом, мигом! – И Калерина, накинув плащ (пальто или кофту – в зависимости от времени года, а то и вовсе ничего не накидывая), убегала в ближайшую булочную.
Вернувшись, она обыкновенно в недоумении разводила руками, озадаченно спрашивая супруга:
– Гаврилов! А где ж сестра-то?
– К другому брату мотанула! Т-п, т-п, т-п, т-п, т-п! Тук, тук, тук, тук, тук, – отстукивал он по столешнице и весело орал на весь дом: – Ах ты, мой Галюнчик! Ах ты дитя мое невинное! Настоящий ангел, а не женщина!
